ЗАМЕТКИ О НАЦИОНАЛИЗМЕ ПОДЛИННОМ И МНИМОМ

  Кажется поразительным, что серьезной попытки разобраться в вопросах национального сознания и самосознания после Ивана Ильина ни разу не было сделано в нашей духовной, квазидуховной и прямо антидуховной публицистике - будто бы здесь все давно и окончательно разработано и решено. Писатели, находящиеся на строго православной позиции, эту проблему почти не затрагивали - разве что между прочим. Всякий же иной подход будет неизбежно субъективным, а значит - в меру субъективности - и неточным, ошибочным, ложным. Православный подход объективен, потому что основан на объективном Божественном откровении. Между тем, классическое богословие всех времен и народов, включая и русское богословие XIX и XX веков, чрезвычайно мало было озабочено изучением не только национализма, но и национального вопроса в целом.

  Для христианского строгого и глубокого сознания, в общем было достаточно слова апостола Павла о том, что во Христе Иисусе "нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного..." (Кол 3,11). В подобном же тексте к Галатам апостол добавляет к этому перечислению также "мужеский пол и женский" (3, 28).

  Разумеется, христианство ни в своем вероучении, ни в своем нравственном строе не устраняет реальности ни социальных, ни половых, ни национальных различий. Уж во всяком случае, при любом теоретизировании остается неизбежной и понятной физиологическая разность между мужским и женским полом. И в сознании церковном различия личностей если не стираются, то становятся малосущественными, только когда речь идет о личностях "во Христе Иисусе", - и насколько они "во Христе Иисусе". Ибо христианское братское единение всех в единой личности Богочеловека Господа Иисуса Христа бесконечно ценнее любых различий. Известно, что эти различия могут иметь греховный характер или последствия. Но эти различия могут стать в нравственном и в духовном отношении и святыми - и не только, когда они преодолеваются - до полного безразличия, но и когда они наполняются подлинно святым содержанием. Например, взаимоотношения между мужчиной и женщиной становятся святыми, когда взаимная любовь освящается в Таинстве брака и осуществляется далее в жизни как жертвенная самоотдача.

  Социальные различия в порядке жалостливого милосердия также могут наполняться высоким нравственным содержанием, когда люди высшего слоя облегчают условия существования своим "меньшим" и подчиненным братьям, а те отвечают им самоотверженным служением. Но, конечно, прежде жертвенной самоотдачи в духе любви необходимо определение себя (как личности или как слоя), которое не может не быть в духе особости, отдельности. "Отдельность" одновременно остается и сама собой и приносится в жертву, то есть как бы самоотвергается, и в этом самоотвержении, и находит свое самое высокое нравственное содержание.

  Принципиально такой же подход может быть и в национальном вопросе. Но прежде рассмотрения национального самоопределения необходимо осознать, что представляет собою сущность нации с Богооткровенных объективных позиций. Для этого необходимо вспомнить, что Слово Божие говорит о происхождении если не народов вообще, то, по крайней мере, такого проявления народной жизни, как язык.

  Когда люди задумали первое совместное греховное гордостное начинание - строительство Вавилонской башни, Бог разрушил это их начинание смешением языков, так что люди, говорившие прежде на одном языке, в результате такого разделения перестали понимать друг друга, их действия перестали быть согласованными, и греховное единение разрушилось. Таким образом, разделение одного языка на многие языки, по крайней мере, по нравственному началу не имеет само по себе не только ничего благодатного, как полагают некоторые теоретики национализма, но и напротив, содержит в себе греховный мотив. Более того, если язык оказывается одним из средств, утверждающих жизнь человечества в разделении, и это становится одним из средств самоутверждения народов в своем национальном самосознании, в этом можно видеть преимущественно греховно-порочное начало.

  Сын Божий пришел в мир, прежде всего, чтобы преобразить искаженную грехом природу человеческой личности. Если же такая реальность как нации, народы - существует в этом мире, как творение Божие, она должна быть понята в контексте христианского осмысления, которое может совпадать, а может и не совпадать с национальным самосознанием. Национальное знание становится христианским, когда перед народами, как и перед личностями, ставится задача преображения жизни в свете Христовом, чтобы земное загорелось небесным огнем.

  Человек, созданный Богом, может быть рассмотрен на двух безусловных и вместе с тем предельных уровнях, органично сосуществующих - это человеческая личность и всечеловечество. Все остальные создаются или родственным единением (семья), или сходством социальных задач (класс, сословие), или близостью трудовых целей (рабочий коллектив), или единством мистических связей (церковь). Совершенно особо стоит то органическое образование, которое по своей самоочевидности кажется всем понятным и потому не нуждается в дефинициях - народ, нация. Между тем именно эта общность и является самой сложной, хотя бы по множеству составляющих ее признаков. Сюда входят и кровно-племенные душевно-физиологические признаки, и особенности территории и ландшафта, и язык в его историческом развитии, и движение истории в целом - и в государственном, этнографическом, и в культурном, и в других измерениях, вообще полнота культуры с ее высокими взлетами и чрезвычайными падениями, и народное самосознание в его философских умозрениях и интуитивных прозрениях, и. наконец, скрепляющее все по существу религиозно-нравственное основание сущности народной жизни во всей совершенности потенций и интенций к святости, без которых народ мертв. Все эти признаки и особенности народной жизни раскрываются в многообразии живых и порою неожиданных связей и осуществлений - то созидательных, а то разрушительных.

  При историческом рассмотрении все эти особенности представляют собой объективный исторический материал. В каждый же момент текущей жизни личности и общества некоторые их них, особенно самосознание, могут раскрываться вполне субъективно, вплоть до крайних фантазий. Это особенно часто случается, когда некоторые признаки, чаще всего кровно-племенные, резко выделяются за счет других, вплоть до того, что другие либо вовсе не учитываются, либо им придается декоративно-этнографический характер (даже и религии), вроде полуслучайных ненужностей, а кровно-племенные признаки приобретают классическое выражение сверхценных образований.

  Чаще всего только такое отношение и принято называть националистическим, но это глубоко неверно, потому что любое национальное самосознание по своей природе националистическое. Оно по определению либо националистическое, либо никакое.

  Различные особенности национальной жизни переживаются в националистическом сознании, поскольку оно стремится выявить свое значение и место в общечеловеческой истории. Это значение определяется в процессе поиска своих заданий и перспектив (что относится к настоящему и будущему) и понимания того, насколько эти задания выполнялись, а если не выполнялись или выполнялись ошибочно - то по каким причинам. Националистическое сознание может стать творческим только тогда, когда оно, опираясь на честный, непредвзятый анализ прошлого, открывает своему народу высоту задания, порою головокружительную, но всегда реалистическую. Понятно, что такое националистическое самосознание неизбежно религиозно, потому что иначе вообще непонятно, откуда задачи (они могут даваться лишь Кем-то). По отношению же к прошлому неискаженный, неболезненный национализм всегда окрашен в несколько покаянные тона. Но именно неискаженный, неболезненный национализм встречается крайне редко, как на уровне фольклорного переживания, так и при попытках лично-конкретного публицистического и даже философского осмысления.

  Именно поэтому теперь, более чем когда-либо, необходимо разобраться в национализме и национальном самосознании. Это важно и потому, что национализм и всегда-то играл в мировой политике важную роль, а сейчас она тем более оказывается окрашенной в расцветки различных национальных колоритов. В кризисные же времена в межнациональных отношениях национализм, преимущественно параноидных и вообще психопатических оттенков, и вовсе может становиться определяющим фактором в жизни народов.

  Наиболее характерные примеры по теперешним временам - это послераспадные ситуации в бывших федеративной Югославии и СССР. Причем теперешние национализмы не только психопатичны, но и глубоко безнравственны, и их разрушительная деятельность утверждается на двух главных основаниях : на несправедливости и ненависти. По теперешним наблюдениям в мире можно отметить не меньше десятка наиболее существенных национальных ненавистей.

  Прежде всего огромный ареал национальных ненавистей представляет собой мусульманский котел, в котором непрестанно варятся необыкновенно страстные варева, что определяется национальными темпераментами, но еще больше - исламскими религиозными особенностями. Отчасти спровоцированные мусульманским фактором в мире действуют еще несколько национализмов: армянский, сербский, испанский и другие, но уж, конечно, в первую голову - еврейский, который и сам по себе более чем "xорош" и помимо мусульманского фактора. Вообще еврейский национализм представляет собою классическую и наиболее яркую форму всякого национализма, потому что он исключительно религиозно идеологизирован и потому что в нем все основные пороки ложного, больного национализма выражены с исключительной демонстративностью и силой.

  Картина ряда кавказских националистических ненавистей, сдерживаемая традиционным имперским страхом и не менее традиционным автоматом Калашникова, выплеснулась в постсоветское время во всем великолепии своего безобразия, что усугубилось обычной кавказской скученностью на малой земле.

  Вообще в нерусских национализмах бывшего "Союза" выделяются две черты: обычная и довольно иррациональная ненависть к русским и стремление к довольно примитивному и заимствованному ( по типу ). но лишь бы "своему" национально-государственному самоопределению. Особенно отвратительно безнравственными представляются национализмы прибалтийские, потому что в них так много подлого филистерского национального эгоизма, рядящегося довольно безуспешно в цивилизаторские формы и одежки.

  Наконец, для нас, русских, особенно прискорбно признавать, что и в русской националистической среде в нынешнее время тоже встречается довольно много ненависти к иным народам. И это особенно печально потому, что при некоторых ошибках прошлого русский национализм все же был отмечен духом великодушия и нравственной широты.

  Ненависть вообще довольно иррациональна, национальная - не менее, чем индивидуальная. Все нынешние националистические искаженности имеют место, конечно, не только на государственно-политическом уровне, но и в публицистике, в общественном мнении, психологии. Именно в виду нынешних тотальных национальных искаженностей, так необходимо чистое понимание вопроса. Кроме того, почти всякое понятие, имеющее ранг всеобщности, обретает если не иной смысл, то иную предметную содержательность, в зависимости от эпохи и ситуации. Жизненное понятие, чтобы не стать омертвевшим муляжом некогда подлинной жизни, вынуждено отвечать на ставимые ситуацией и эпохой вопросы, и в этих ответах и само содержательно обогащается. Чаще всего это случается в виде смутных интуиции, но порою и в интеллектуальной среде совершается как бы взрывное осознание такого понятия.

  Именно это, произошло или, лучше сказать, происходило в России с понятием национализма в XIX - начале XX веков. Тогда русский национализм произнес свое творческое слово, и его было бы довольно, если бы оно было теперь по-настоящему усвоено. И если бы жизнь не поставила новые (хотя и не принципиально новые) вопросы, на которые обязано отвечать национальное самосознание.

  И это, разумеется, не только вопросы, связанные с амбивалентным переживанием любви - ненависти. Здесь мало нового, несмотря на несколько нетривиальную жизненно-содержательную редакцию, которую "подбросила" реальность, хотя не иметь в виду эту редакцию невозможно. Но, однако, нынешняя ситуация с Россией после развала Советского Союза, где хотя и в искаженном виде, но все же воплощались вполне органичные и здоровые имперские начала, поставила для националистического самосознания ряд новых проблем, которые особенно обострились в связи с поляризацией общества по многим признакам.

  Видимо, самый существенный из них - религиозный, связанный с обострением равнодушно-секулярных начал в одной части общества и с резким усилением религиозности и, прежде всего, православия - в другой. И если национальная проблематика не будет грамотно разрешена православным сознанием, то, можно не сомневаться, будут делаться многочисленные попытки ее разрешения в тех довольно активных кругах, которые могут предлагать искаженные националистические представления и тем самым дезориентировать общество. Своим звериным обликом такой псевдонационализм бросает зловещую тень и на национализм подлинный, творческий, религиозный. Поэтому теперь одна из главных задач чистого национализма - грамотно отмежеваться от своей нечистой тени, в чем и состоит цель настоящих заметок.

  Но прежде необходимо дать оценку всем антинационалистическим тенденциям и воззрениям. А еще прежде оценки необходимо увидеть их источник (или источники).

  Наиболее трудной, запутанной и обостренной представляется обстановка в многонациональных (или еще вчера многонациональных) государствах. Таковым была и продолжает быть Россия. Разумеется, главная трудность здесь - ощущение людьми нерусских национальностей своего национального статуса в связи с переживанием русского элемента в своей жизни. Вообще этот вопрос решаемый и довольно безболезненно, если в жизнь не вносится извне или даже изнутри шизоидный элемент. Нормальное решение вопроса можно было видеть на вполне приличном опыте российской империи, даже отчасти и в советской империи, если бы не сталинские бойни, депортации отдельных народов, и ни иные провокации.

  Но разрешается этот вопрос и "неприличными" образами, и известны, по крайней мере, два типа таких "неприличных" разрешений.

  Первый - это болезненное противостояние своего обостренного национализма - национализму русскому, даже в его благодушно-беззлобном, нетребовательном виде.

  Второй - это, как его ни назови: интернационализм, космополитизм или как угодно еще - это стремление размыть национальный характер, национальную историю, национальную культуру и вообще добрый творческий национализм; или, по крайней мере, всячески испоганить его.

  Иногда эти два образа странным образом сочетаются: требование национальной широты (а по сути - безразличия, космополитизма) от других народов объединяется с обостренным ощущением собственной национальной исключительности. Особенно это заметно у евреев. Признать это наблюдение доступно и без всякого оценочного антисемитизма: просто как холодно регистрируемый факт. Его порою охотно признают и некоторые евреи - и даже иногда как теоретически обязательный. Встречается нечто подобное и у лиц других народов, включая русских: сочетание ощущения сильной и острой национальной принадлежности, преимущественно кровно-племенной, с неприязнью то глухо-ворчливой, то демонстративно-крикливой по отношению к чужим национализмам.

  Но, как ни странно, порою (и даже довольно часто) людьми переживается и глубокое безразличие к своему народу, его судьбе, истории, национальной культуре, религии предков, вообще к отечеству - вплоть до теоретического космополитизма. Такого рода ценностное отношение может исходить из нескольких источников.
За пределами разговора можно оставить тот тип отношения людей ко всему на свете, который актуализируется лишь полуживотными эгоистическими инстинктами, в которых почти не осталось не только ничего духовного, но и душевно-человеческого. За пределами - не потому что таких немного; напротив, - их становится все больше, и тип тупого и наглого лавочника все чаще встречается среди русских, и что особенно больно - это чаще всего молодые люди, то есть будущее нации, и спасти от этого, как от саранчи, может только Бог. За пределами - потому что здесь все ясно, да и разговор не о том. Переживания этих людей находятся вообще вне объективных нравственных ценностей, включая ценности националистические.

  Немногое можно сказать и о той нравственной глухоте, нечуткости, при которой такое явление как "дух нации", является вообще непонимаемым, неслышимым людьми такого типа. Их можно лишь пожалеть, как и любых людей с любого типа уродствами, особенно же неизлечимыми. Во многих других отношениях эти люди могут быть вполне лично нравственными, жалостливыми, самоотверженными, культурно (особенно что касается мировых культурных ценностей) вполне профессионально ориентированными, всячески, в том числе и исторически образованными, но по самой природе вещей - вполне чуждыми духовно-нравственному пространству своего народа. Таким образом национальные нравственные ценности по какому-то природному дефекту не входят в число нравственных принципов людей этого типа.

  Среди а-националистически настроенных людей нередко можно встретить и таких, устроение души которых прямо противоположно национализму. Это люди с западнической ориентацией, преимущественно либо вовсе безрелигиозные, либо их души, помимо их понимания, настроены на волну западных нравственно-религиозных устроений. Они тоже нечувствительны к национальному духу, но эта их нечувствительность связана с иррациональной страстью к Европе, страстью, которой они, конечно, пытаются найти рациональное объяснение. Вообще это люди обычно довольно поверхностные, но активные, что позволяет им легче других делать карьеру и занимать высокие посты в государственных и правительственных учреждениях. Отрицательный (да и положительный) опыт Запада их ничему не учит. И в их нравственных системах находят свое место прямо антинационалистические принципы. К отечеству они относятся обычно брезгливо, и часто этого почти не скрывают. Телевидение с большой охотой и ясностью показывает типажи такого рода, невольно разоблачая их.

  Наконец, встречаются и люди, которые по нравственной структуре чем-то напоминают русских интеллигентов-народников прошлого века. В этой структуре, как известно, "работали" два основных слагаемых: с одной стороны - рыцарская самоотверженность и готовность к полной самоотдаче, с другой стороны - духовная нечувствительность и нерассудительность, доходящая порою до глупости; все это скреплялось тем, что в психиатрии называется "сверхценными идеями". В отличие от лиц описанной категории, где западничество имеет более прагматический характер, этих людей тоже ведет сверхценная западническая любовь, только "идейная". Они и прежде встречались во всех слоях общества, и это западничество было многих оттенков - от "слепого, рабского пустого подражанья", так роскошно высмеянного еще Грибоедовым - до полуфилософских высот Чаадаева и Герцена. В нравственных системах этих людей происходила замена здоровой и чистой националистической русской идеи на болезненную западную антирусскую. Для любого человека органично, не унижая другие народы, любить более всего свой народ. Есть что-то унизительно пошлое и даже, кажется, невозможное для личности - любя дальних, не любить ближних.

  Люди всех этих оттенков Россию, и русскую мысль и русский национальный характер никогда не любили, не понимали (в лучшем случае эта тема для них закрыта, ее нет), а некоторые и открыто признавались в своей ненависти. Большей же частью они просто умеренно-нечестны.
Во всех этих случаях наблюдается некий серьезный нравственный дефект. Люди антинационалистических воззрений в результате этого дефекта вольно, или невольно, сознательно или несознательно являются разрушителями, даже когда они преисполнены искренних стремлений к созиданию. Но созидание невозможно там, где игнорируется один из важнейших созидательных принципов.

  Особенно это заметно в наиболее открытых областях общественной жизни: в политике, экономике, социальных отношениях.

  Россия всегда, а в последние годы - особенно, (а также сразу после 1917-го года) представляла обширнейший полигон для множества разнообразнейших разрух. В эти два периода - как тогда, так и теперь к власти пришли люди, глубоко безразличные, или даже прямо враждебные к националистическим подходам в общественной и нравственной жизни.

  В нравственно-общественной жизни русского человека известны несколько основных принципов, таких как: напряженность духовно-нравственных исканий, стремление к социальной справедливости, умение довольствоваться малым, доходящее до плотского аскетизма, патернализм в иерархической общественной структуре. В западной жизни в этом отношении господствуют прямо противоположные начала, и наличие у русского названных принципов вызывает у западного или прозападного человека саркастическую или злобную усмешку. Да отчасти и было над чем поиздеваться, потому что в реальностях русской жизни эти принципы получали порой уродливые формы и приводили к страшным последствиям.

  Так, напряженность нравственного поиска дала миру не только великие философские системы и великих мыслителей - от Сковороды до Ильина, но и Черный передел, а затем - Ильича. Поиск социальной справедливости стал одним из мотивов октябрьской революции; довольство малым привело отчасти к страшной нищете, вполне приемлемой русским народом, а патернализм - к нелицемерной, но патологической любви к "отцу народов".

  И потому у западничества имелись - на первый взгляд как бы реальные - основания для недоверия ко всем этим принципам. На самом же деле в них не только не содержится ничего объективно неприемлемого, но они, наоборот могут приводить в общественной жизни к замечательным результатам. Более того, без них и помимо них неизбежны уродства в русской жизни. Между тем именно эти принципы в общественном мнении, создаваемом прессой, которая почти вся носит прозападнический характер, - именно эти принципы подверглись самой жестокой насмешке.

  Но, с другой стороны, политика, экономика и другие стороны общественной жизни, не принимающие в уважительное внимание или вовсе отвергающие национальное самосознание, неизбежно приходят к кризисным явлениям и деградируют. Политика, особенно внутренняя (впрочем, и внешняя - тоже), вырождается в политиканство. Борьба за власть становится главным ее мотивом. И несмотря на то, что политики всех рангов и мастей пытаются спекулировать на народных чувствах, в частности, на чувстве правды, современные средства массовой информации, в первую очередь, ТВ не могут скрыть этого отвратительного политического базара.

  Такая "политика" чрезвычайно развращает народ, приводит его к глубокому равнодушию или даже к брезгливому презрению не только к политикам, что понятно и нормально, но и к политике. Но политиков такое положение, по крайней мере, до очередных выборов в общем устраивает : они могут продолжать заниматься своей партийной и личной возней за власть. Получив желанную автономию власти, они в ней с удовольствием варятся; как следствие автономии - чрезвычайно вырастает чиновничий аппарат, нуждающийся в хорошей подкормке.

  Невнимание к национальным особенностям приводит к перманентно-продолжающимся кризисным явлениям в экономике, в результате чего она неизбежно становится хаотической, энтропийной, противозаконной, легкой, не обязательной и не насыщенной обязанностями, но стремящейся к повсеместному обману и к быстрому частному обогащению без всяких серьезных перспектив, даже личных, приводящей к нищете чрезвычайно широкие слои и к роскоши - в основном кучки бездельников, попавших на хорошую финансовую жилу. Картину всего этого можно видеть в современной России и ожидать дальнейшего развития.

  Но еще более серьезные кризисные явления при таком подходе неизбежны в духовно-нравственном устройстве народа и государства. По самой природе вещей национальное (националистическое) самосознание - нравственно по преимуществу.

  При стремлении уложить народ в русло антинационалистического сознания это преимущество утрачивается хотя бы потому, что как реакция но этот безнравственный и разрушительный антинационализм вырастают различные формы безграмотного и потому тоже разрушительного мнимого национализма. Но и это не самое страшное. Едва ли для русского национального сознания и всего строя народной жизни можно назвать что-либо более разрушительное, чем индивидуализация. Она совершается под влиянием западных индивидуалистических начал.

  Персоналистская как католическая, так и протестанстская этика при всей ее ущербности и недостаточности имеет для западного человека, воспитанного на ней, и ряд преимуществ: ответственность во всех проявлениях личной и общественной жизни, своеобразная честность, без которой западное общество мгновенно разложится, созидательный и умелый труд, направленный, конечно, на устроение комфорта, а в итоге - земной цивилизации, поверхностная доброжелательность.

  При нравственной релятивистской денационализации, которая и сознательно и стихийно стремится быть внедренной в Россию, - здоровые персоналистские преимущества не прививаются, а все разрушительные тенденции очень широко распространяются. И это очень понятно, потому что православное национальное нравственное сознание в России построено, прежде всего, на началах общности и всеединства, раскрывающихся как выражение христианской любви. Индивидуализм, разрушая это сознание в народе, выросшем на православных началах, разрушает и всякое нравственное сознание. Прежде всего, уничтожается понимание ценности человеческой личности и даже человеческой жизни. Чем дальше русский народ будет двигаться в индивидуалистическом направлении, тем обостренней и тотальней будет у нас разворачиваться преступная, уголовная ситуация.

  Но если даже - в лучшем случае - не криминальные установки будут определять жизнь общества, то, по крайней мере, неизбежны всяческие более или менее крупные разделения, которые устраиваются на основании любого рода корыстных интересов. Эти разделения создают в целом атмосферу взаимной враждебности.

  Единственным мотивом объединения распадающихся групп становится временно возникающий общий интерес, чаще всего это общий враг. Индивидуализм ведет к взаимонепониманию, подозрительности, к зоркости глаз, направленных на чужие "сучки", к непримиримости; в нем обычно очень много лицемерия, потому что он старается свои корыстные интересы спрятать (как правило, довольно непрофессионально) под маску бескорыстия, или при большей наглости, - даже жертвенности.

  Постепенно разделяющееся общество становится все более вялым и пахнет трупом. Великие цели и задачи в лучшем случае втихомолку, а то и в открытую осмеиваются.

  Нравственный упадок индивидуализирующегося народа особенно заметен в уродливом плотском характере массовой культуры с ее молодежными настроениями, мягко говоря, довольно безвкусными. Культ греха, культ пошлости и насилия царит в такой культуре. Наш несчастный народ! Сначала он был измучен и научен коммунистической бесстыдной и лживой пропагандой тотальной лжи и антихристианству, а теперь научается и почти перенял все пороки оборотной стороны персоналистской морали.

  Страшную действительность представляет собою и современная семья, лишенная национального начала. Детоубийство во чреве матери, ставшее почти правилом, супружеские измены и семейные разлады, которые чуть не в половине случаев завершаются разводом, нежелание и неумение воспитывать своих детей, в результате чего их воспитывает разврат улицы и школы - вот основные штрихи семейной действительности. Но особенно полную беспомощность проявляет наше общество перед всеобщей безнравственностью, точнее, антинравственностью - разврат, насилие, злоба, жестокость, безответственность нового поколения, находящегося в плену "европейской цивилизации".

  В этой ситуации нравственного развала , если не произойдет над нашим народом чудо милости Божией через очередное огненное испытание или каким-нибудь еще образом, то, скорее всего, можно ожидать дальнейшего развития антинациональных противо-нравственных начал во всех сферах народной жизни: и государственности и политике, экономике, социальных и личностных отношениях, в жизни семей и культуре; конечно, в образовательной и воспитательной сфере, а самое главное - во внутреннем устройстве и внешних проявлениях человеческой личности. И тогда наиболее вероятный исход - саморазрушение некогда великого православного народа.

  Но есть и основания для надежды на то, что Бог этого не допустит. Эти основания почти неформулируемы и при поверхностном взгляде неуловимы. Но видны и вполне уловимые признаки этой надежды. По-видимому, отчасти как реакция на страшно обидное для любого нормального человека зрение разрушения своего народа, отчасти и по другим причинам стал очень заметен рост националистических настроений в некоторых слоях нашего общества, преимущественно интеллигентских. (Народ в этом отношении пока, как и часто прежде, безмолвствует.) Эти настроения выражаются, прежде всего, в публицистике. Некоторые органы печати заняли во всех своих публикациях националистическую позицию. И этот национализм мог бы из простого признака стать чрезвычайного значения фактором оздоровления и восстановления народной жизни во всех ее проявлениях. Мог бы. Но пока не стал, и не становится и в своем нынешнем положении и не станет. Потому что это национализм публицистов, иногда талантливых, но больше бездарных; порою грамотных, но чаще безграмотных; некоторых довольно точно видящих положение народа и внутренний смысл явлений, но целые роты почти ничего не понимающих, кроме своих национальных обид, публицистов, предлагающих читающей публике национализм искаженный, а часто и мнимый, национализм, который сам себя дискредитирует; национализм, над которым так легко смеяться и презирать его, а самое главное - национализм вовсе без живой творческой силы, а значит подделку под национализм, чего не понимают ни сами они, ни их читатели и почитатели, ни их критики из западнического космополитического лагеря.

О Вавилонской башне и христианском патриотизме
«Национальное самосознание или духовное безволие?» Полемика с А. Севастьяновым