В своем тогдашнем отклике г-н Севастьянов был не очень прав, потому что он делал вид, что критикует текст, в то время как на самом деле он с неинтеллигентной яростью отрицал подходы, мотивы и смыслы, которые содержались в тех "Заметках". Это дело личное: у нас свобода совести. Правда, свободная совесть допустила г-на Севастьянова и до возможности некоторых текстовых передержек, но это дело вовсе даже обычное среди пишущей братии, а что г-н Севастьянов принадлежит к пишущей братии - несомненно.

Зная его прежний текст в "Национальной газете", можно было довольно безошибочно, не читая, прогнозировать и то содержание, которое будет в этой статье, и то, которого не будет, а должно бы быть. Единственное, что вовсе невозможно было предугадать, - это нежный лирический тон большей части статьи - ту редкую теперь мемуаристику, которую так приятно читать, когда речь идет о великом человеке.

Кроме шуток: имеется серьезный повод поговорить о том, что есть в этой статье, как и о том, чего там нет, - тем более что одно с другим связано. Безусловно, замечательно точная (и главная) мысль статьи г-на Севастьянова состоит в том, что всякий национализм являет собой содержание национального самосознания. И с этого момента хочется остро вчитываться в строки автора - в надежде на то, что в пространной статье хотя бы тезисно, хотя бы пунктиром будут обозначены контуры этого содержания. И что же? После довольно обширного мемуара о том, как автор пришел к своему национализму, и ряда вполне плоских соображений - правда, порою слегка эпатирующих - о национализме вообще и об интеллигенции автор переходит, наконец, к русскому национализму и, по-видимому, не желая унизить и исказить русскую мысль о самой себе, о народе и России, никакого другого начала, кроме кровно-зоологического и политического, в этом национализме не находит, а тем самым и унижает, и искажает то, что унизить и исказить не хотел.

Правда, автор предлагает нам догадываться, что у него в таинственном загашнике еще нечто великое ждет своего открытия: он не прощается, а жаждет продолжения своего разговора с читателем - но, если судить по началу, в содержательное продолжение не сильно верится; ведь не могло же быть так, чтобы содержание национального самосознания хоть намеком не промелькнуло в такой великой статье. Но, хотя и свойственно было многим нетрезвым мечтателям - и в нашем народе тоже - надеяться на сбывание иллюзий, дело это непродуктивное. В статье перед нами не просто загадочная фигура умолчания с обещанием будущего содержания, а подменное умолчание, которое появляется всегда, когда, несмотря на многословие, сказать нечего.

И это очень понятно. Не случайно, что в большой статье о личной истории движения к русскому национальному сознанию нет ни одного имени предшественников г-на Севастьянова в области народной мысли - словно их ни одного никогда не было и г-н Севастьянов здесь первооткрыватель. И дело, вероятно, не в том, что автором владеет мания величия. Хочется надеяться, что это не так. Но тогда получается, что великие предшественники г-на Севастьянова в области национального русского самосознания - не его предшественники. И это правда. Не его. Вспоминая имена этих великих мыслителей прошлого (и почти настоящего): Алексея Хомякова, Ивана Киреевского, Юрия Самарина, митр. Филарета, Николая Данилевского, Константина Леонтьева, Федора Достоевского, Льва Тихомирова, Василия Розанова, Георгия Федотова, Николая Бердяева, Ивана Ильина, Александра Солженицына - при всем различии их подходов, - невозможно не видеть, что духовная, религиозная составляющая их мысли о России и о русском народе является не просто важной, не просто главной, ведущей, но определяющей, и вне духовного измерения содержание их мысли о народе становится выхолощенным, беспредметным, мертвенным.

Говоря о народе и игнорируя духовное содержание народного бытия и сознания, г-н Севастьянов не просто унижает свой народ. Если вообразить, что народ (особенно русский народ) лишен духовного содержания, то он превращается в стадо животных (стаю зверей), которых объединяет только порода (или что-нибудь еще из дарвиновской классификации). Но по Севастьянову получается, что народ именно и лишен духовного содержания, даже как национального признака. Хотя и слишком бегло, но он все же проговаривается. "Два принципа объединения (и только два!) из века в век свойственны людям, - пишет он, - на социальной, классовой - либо на национальной платформе. (Идеологическое прикрытие может быть любым - от религиозного до культурно-языкового.)". Что-то совсем давно никто не низводил религию на уровень идеологического прикрытия... Похоже, уроки ленинизма не прошли даром для г-на Севастьянова. Но незначительность вождя мирового пролетариата именно как мыслителя давно всем известна - особенно когда он пытается вести речь о религии, в которой он ничего не понимает, но которую искренне ненавидит.

Впрочем, в других вопросах г-н Севастьянов проявляет себя вполне примерным, хотя и развивающимся комсомольцем. Напомню: он оставляет нам только два принципа объединения людей - на социальной либо национальной платформе. Трудно поверить, чтобы интеллигент Севастьянов был так не наблюдателен или так худо знал историю. Остается предположить другое: он находится в плену своих пристрастий и интерпретаций, в плену нелепых концепций и предвзятых сверхценных идей - или, вернее, сверхценных ощущений, потому что по части идей, даже и сверхценных, все выглядит как-то уж слишком незначительно.

Собственно, все идеи автора можно свести к краткому минимуму:

1) Нация (и национальный смысл и содержание) превосходит и определяет государство (и государственный смысл и содержание). Это, конечно, правильно, но несколько отвлеченно и беспредметно.

2) Русское национальное самосознание развито недостаточно (что верно, но статья г-на Севастьянова ни в малейшей степени не восполняет этот недостаток).

3) Национализм - единственная альтернатива космополитизму. Это тоже верно, но бессодержательно, лозунгово и не аргументировано. Вообще современные публицисты поиском объективных аргументов, как правило, себя не затрудняют и чаще всего пишут в стиле своеобразных эссе-лозунгов. В этом отношении ничего уникального собой не представляет и стиль нашего интеллигента-националиста.

4) И, наконец, ценности искусства всегда национальны, русской культуры вне России нет. И эти идеи довольно правильны, хотя и не слишком свежи. Но, как и почти все у нашего автора, они не очень стремятся быть выраженными в предметном содержании.

Можно было бы обратить печальное недоумение и еще на некоторые детали статьи г-на Севастьянова. Так, например, кажется странной та элитарно-высокомерная брезгливость, с которой русский интеллигент-националист пишет о "простом" народе: отчасти восхищаясь, а отчасти презирая (совсем как Тургенев). И вот по мере чтения статьи, поначалу медленно и робко, а затем все более настойчиво стучится вопрос: а о чем она и зачем она? Неужели просто затем, чтобы автор с некоторым нарциссизмом рассказал о своих умственных приключениях на пути к своему национализму? Что же это за национализм?

Подлинный творческий национализм есть дело в сущности и содержании великое и благородное. Ибо таким является предметное национальное самосознание, а не смутное самоощущение, как это слышится в статье г-на Севастьянова. Подлинный творческий идеализм начинается с поиска и опознания национальных идеалов. Но они даже не упомянуты в статье г-на Севастьянова. Очевидно, потому, что это для него не больше, чем слова. Потому что национальные идеалы по природе вещей не могут не быть духовными. Но и это слово для г-на Севастьянова не больше, чем образ, как и для всякого, кто не знает природу духовного и либо - в лучшем случае - понимает под словом "духовность" высокий уровень интеллектуальных знаний (особенно когда они связаны с душевной теплотой), либо морщится от него, как от зубной боли. Ибо слово это - будучи исключительно из религиозного знания и соответствующего словаря - вызывает у людей квазирелигиозного или просто антирелигиозного сознания ненависть и комплекс неполноценности, или как минимум заставляет нервничать или забыться в картинках "Плейбоя". Слыша это слово применительно к национальному сознанию, люди, тяготеющие к теплоте и уюту национального ощущения, испытывают острое желание исторгать непарламентские выражения.

Итак, национальное сознание (= трезвый и творческий национализм) пронизано духовными идеалами народа, которые опираются на конкретное религиозное содержание жизни любого народа в его исторической видимости (в русских условиях это, разумеется, православие). В свою очередь, национальными идеалами должны определяться и национально-государственные интересы. Иначе эти интересы оказываются колеблющимися и покоящимися на таких зыбких, смутных и неопределенных основаниях, как меняющиеся обстоятельства исторического момента, интуиция выгоды, ощущение силы или бессилия и т.п. (хотя национальные интересы, разумеется, учитывают все эти ситуативные моменты). Национальные идеалы определяют все главное в жизни народов, и когда народ сознательно, полубессознательно или совсем бессознательно отступает от своих идеалов, он быстро или постепенно разрушается в своих основаниях, а затем и во всем своем бытии.

Национальные идеалы являются источником смысла жизни народа, высшей объективной заданности народного бытия. Они, в конечном итоге, дают возможность ответить на вопрос: зачем народ живет? Вне такого понимания духовное безволие национальных философов или философских националистов отводит народу лишь бесплодное природно-растительное существование. Обо всем этом не пишет г-н Севастьянов, потому что этого он, по-видимому, не хочет знать. Он, разумеется, читал тех русских националистически ориентированных мыслителей, имена которых перечислены выше. Но эти мыслители и их творчество - вне душевного пространства г-на Севастьянова и подобных ему. Те мыслители возвышают русский народ, а последние - унижают его. Но хочется надеяться, что придет время, может быть, скоро, и люди творческой и одновременно консервативной народной мысли, люди, обладающие верным духовным знанием и нравственным чувством, люди предметной воли к живому национальному деланию, создадут свой союз, Союз русского народа, и, никого не сметая и не ненавидя, но больше всего на свете любя свой, русский народ, услышат обращенное к ним содержание Божественного задания, чтобы, верно и глубоко опознавая его, исполнить свое делание в истори.