|
Бабушки, грубо прогнавшие мальчика-художника от храма, - разве это неофиты (тем более, что описанный Георгием случай был, видимо, еще в советское время)? Женщина, которая выносит убийственные "обличительные" приговоры собеседнице, завершив их словами "ты уж прости меня, грешную..." и поклоном в сторону св. образов - разве обязательно новообращенная? Это же наша очень знакомая привычка, и верующих, и не верующих - начинать речь словами: "Простите меня, но...". После "но" могут идти любые грубости. При этом совершенно прав автор, отметив тяжелейший "перекос" неофитства - когда, обратившись к вере и осознав праведность пути, я мыслю, что я уже на середине дороги. А груз лицемерия и осуждения, взятый из прежней жизни, болтается за плечами и почти не встречает попыток несущего к освобождению. Да еще и крестом украшается, что самое скорбное. И все же слова Георгия о том, что у неофита "на все случаи жизни имеются расхожие правила, а на любую человеческую боль - прописные истины", кажутся слишком "огульным" определением. Душа неофита часто находится в состоянии деятельного, самоотверженного желания поступать по Истине, и, в противоположность приведенной цитате, простые житейские обстоятельства могут вызывать у него мучительные раздумья - как сделать по-христиански? Для какого-нибудь малого дела, занимающего у толкового мирского человека двадцать минут, новообращенному иной раз потребуется несколько часов напряженных размышлений, как сделать его безгрешно, не идя на мелкие сделки с совестью, которых мы в обычном ходе наших дел просто не замечаем. При этом он, возможно, не совершит более важных дел, не заметив их или опоздав к ним, он в очередной раз послужит упреком и предметом печали для близких, и т.п. - с точки зрения житейской проявит непригодность и бесполезность для жизни в обществе, и даже эгоизм. Однако как нам знать, что будет больше в очах Господних - наши весьма относительно праведные великие свершения или малый труд неофита, творимый воистину "в скорбях и болезнях"? Читая статью, испытываешь боль за новообращенных, и трудно согласиться со взглядом автора на них, как на "непробиваемых", самовлюбленных, лишь налагающих "бремена неудобоносимые" на других. Осмелюсь сказать - это не так. Неофит - страдалец. В его бедах, возможно, велика доля страстей бессмысленных, причиненных его заблуждениями и усиленным вниманием к непервостепенным сторонам христианской жизни - но остальные страдания суть страдания за Христа. Неофит - молитвенник. И, порой на соблазн и осуждение всем забросив на время своего "неофитства" и здоровую, безгрешную мирскую деятельность, он бьет поклоны, не спит ночами, молясь - в том числе и о "гонителях" своих, особенно если это его близкие. Если говорят о монастырях, что высота духа в них молитвами старцев держится, и вообще наш мир еще стоит "молитвами святых", - то, возможно, в сугубо мирской жизни нашей христианское благочестие держится горячими, до надрыва, молитвами и воззваниями неофитов более, чем ровной жизнью людей "опытных", понимающих необходимость уступок в пользу согласия с окружающими, избегающих причинить "дискомфорт" ближнему призывами к христианской жизни. И уж конечно, "шокирующие" порывы и действия неофитов следует поставить выше, чем непонимание (и нежелание понять) их со стороны окружающих – последние могут быть более горды своим "знанием жизни", чем зарвавшиеся неофиты "знанием христианства". Что касается церковных и околоцерковных обычаев, которыми удивлен и опечален Георгий, то, повторю сказанное в начале письма, наверное на многие из них можно посмотреть спокойно и, осмелюсь сказать, принять с пользой для благочестия. Сугубое обрядоверие и суеверия в среде православных есть страшная вещь, но в большинстве случаев мы можем найти мерило и увидеть -противен христианской совести и разуму тот или иной обычай, или нет? А может быть, он заставляет человека лишь потерять малую толику гордости и угождения миру... Обычай почитания земли и песка со святых могилок как источника освящения и помощи нельзя назвать "неофитской выдумкой" - мы увидим это в описаниях жизни, чудес и народного почитания достойнейших подвижников благочестия. Свидетельства исцеления землицей с их могилок нередко были ступенью к общецерковному прославлению святых. Долгое время быв прихожанином храма, где есть могила преподобного старца, автор письма слышал не одно такое свидетельство. Конечно, песок не ели, но помещали на дно посуды, в которой хранили освященную воду с молебна. И если яблоко, положенное на святую могилку, о котором пишет Георгий, не отряхнуть и не вымыть под струей из крана, но бережно донести домой и ополоснуть в банке со святой водой - что мы потеряем? Десять минут драгоценного времени да, может быть, потерпим смешок окружающих. Кого мы обидим или оскорбим? Никого, если поведем себя достаточно терпеливо. А что мы обретем от Бога за проявление детской веры - о том немало сказано в Священном Писании и отеческих творениях. То же можно отнести и к хранению свечек, горевших на Страстных службах, к завариванию лепестков, украшавших св. Плащаницу, в качестве благодатной целебной травы. Если открыть добрую и светлую книгу о благочестивой жизни - "Лето Господне" Ивана Шмелева - мы увидим примеры благоговейного отношения к "маленьким святынькам". А ведь там столичная старинная православная семья - не неофиты. Кто-то из почитаемых Церковью авторов сказал, что святыня относится к человеку так, как он к ней. Если и не принимать, не исполнять описанных обычаев - все равно, не стоило, наверно, писать о них непримиримо и даже с сарказмом. Конечно, Георгий прав -за небрежность к чему-либо освященному обругать человека, назвать "ничего не понимающим", кощунником и т.д., вплоть до "антихриста", есть несомненный грех. Ближний наш (верующий или нет) есть образ Божий, священнее благодатных вещественных предметов. Но мягко и вежливо сказать ему о необходимости большего уважения к святыне (пусть и небольшой, косвенной, вплоть до огарочка церковной свечи на полу) - не будет ли богоугодным делом? Также и слова к соседу за столом: "Благословите чайник". Возможно, это смешно. Но вот пример из жития святого. Преподобного Феодосия Киево-Печерского спросил киевский князь, его частый гость: "Отче, вот чудо - ваша незатейливая монастырская трапеза мне гораздо приятнее моей изысканной кухни". Святой старец ответил: "Княже, твои слуги, готовя, бранятся и ссорятся, мои же иноки разжигают огонь от свечи из алтаря; и воду наливая в котел, брат говорит старшему: "Благослови, брате", и так все делают с благословения". Следования такому поведению нельзя требовать от каждого, но, наверно, нельзя определить его как помешательство от чтения "Добротолюбия". Читая святых отцов, мирянин не должен, конечно, прилагать к себе примеры монашеских молитвенных правил, количества поклонов и тем более обладания высокими духовными дарами молитвы и созерцания. Повреждения умственные и душевные у новичка от этого почти неизбежны - так свидетельствуют и сами святые. Но следование добродетели смирения, и в том числе словесное, разговорное выражение этого – разве сугубо для монахов? Далее – о разрыве дружбы новообращенного с нехристианами или нецерковными "верующими" людьми. Воистину, потеря дружеских отношений – очень грустное явление, особенно в наше время разобщения. Однако это происходит, скорее всего, не по "волевому решению" неофита или совету его духовника "на разрыв" – нет, многое определяется и естественным ходом жизни, стремящейся к благочестию. Недавний завсегдатай компании, например, начинает избегать дружеских вечеринок в пятницу или во время поста, совместных садово-огородных работ и пикников в воскресное утро. Он не смеется над анекдотами (где, как правило, если и не похабщина, то смех над чужой бедой или осуждение), не участвует в "мужских" разговорах "про баб" и т. п. Время и совместные темы общения с друзьями резко сокращаются, сам стиль речи и выражения недавних собеседников порой причиняют боль. Чтобы при этом сохранить дружеские отношения, сберечь ту любовь, которая в основе их (если была и вправду дружба, а не клуб по сомнительным интересам), уже нужны великодушие, терпение, а подчас и духовное рассуждение. Как можем мы требовать этого от того, кто в начале пути к их стяжанию? Что касается природных задатков души, то нужно согласиться с автором - возможно оскудение их во время "неофитства". Отвергая все то, что он прежде делал не ради Христа (т.е. "добро" падшего человеческого естества, по терминологии святителя Игнатия Брянчанинова), новообращенный вместе с множеством плевел может исторгнуть и хлебные ростки, Богом данные, - чуткость, отзывчивость, жертвенность ради ближнего. Может быть, это и грубая душевно-плогская защитная реакция организма на раздражение -поскольку душевная нагрузка, которую испытывает неофит, огромна. И все же, если мы скорбим о духовных болезнях нашего православного церковного народа, то, может быть, страшнее и тяжелее неофитства другое - теплохладность? "Царский", средний путь без крайностей - лучший и верный, святые отцы заповедали идти именно им, но немногие удерживаются на нем. На смену "перекосов" и неудержимых порывов новообращенного христианина может прийти безразличие, успокоение в "относительной" церковности. Оно уничтожит силы и желание к повсеместному проповедничеству, прозелитизму (при этом, "набравшись опыта", человек не упустит случая подметить чьи-нибудь нехристианские действия - только уже спокойно, "с высоты прожитых лет"). Но и к работе над собой все пути будут закрыты основательно - в противоположность неофитскому пламени, жгущему всех вокруг, но часто прежде всех самого себя. Верно сказал автор статьи "Осторожно: неофит" - когда в нецерковной семье появляется христианин, его близкие могут стать невольными мучениками, они страдают, видя его и общаясь с ним. Но при этом жизнь показала и то, что такие невольные мученики нередко становятся гораздо более церковными людьми, чем были прежде. Из любви к неудержимому новообращенному они, двигаясь маленькими шагами, "как по осколкам стекла", морщась и ругаясь, порой приближаются к Церкви, Святым Таинствам. В обличение неофитского рвения приведены слова святителя Григория Богослова о "не в меру православных среди нас". Но эти слова у святителя говорятся скорее о других. О тех, кто считает себя спасающим погибающую веру чуть ли не в мировом масштабе, тех, кто выискивает в словах священников и епископов ереси и "измы" которых - надо же! – не заметили прочие. Для неофита же, как отмечает и сам автор статьи, священнослужитель часто является непререкаемым авторитетом, и вряд ли ряды смутьянов состоят из верующих такого рода. А если духовник неофита, которому тот безгранично верит, "натравливает" свое "духовное чадо" на собратьев-иереев или на священноначалие – это уже случаи, пордлежащие каноническим узаконенным мерам прещения и не являющиеся обиходными в нашей церковной жизни. Обличения же теплохладности не нужно слишком долго искать – "Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих", глаголет Господь через св. Иоанна Богослова (Откр. 3:16). Испрашивая прощения за выставление личных переживаний как довода, скажу так: ныне, оглядываясь на пройденные когда-то неофитские порывы и заблуждения, на "наломанные дрова", все же иногда чувствую, что надо плакать над собою нынешним, спокойным, "рассудительным" и тяжелым на подъем - плакать, "яко Марфа и Мария над Лазарем", говоря покаянными словами Андрея Критского. Таким образом, при согласии со многими словами автора искренней, "наболевшей" статьи "Осторожно: неофит" все же хочется сказать ему: наверно, не стоит видеть в действиях неофитов причину всех трудностей современной православной жизни России и писать о них столь резко. Живут, к прискорбию, пороки, что гораздо более заслуживают найденных Георгием обличающих и жестоких слов. "Православное слово" №21 (202) ноябрь 2001. (Нижний Новгород)
|
