05 марта 1946 г. У. Черчилль произнес в Фултоне свою знаменитую речь, из которой, по словам бывшего президента США Рональда Рейгана, не только родился современный Запад, но и мир на нашей планете.
  Неделей позже И.В. Сталин в интервью "Правде" поставил Черчилля в один ряд с Гитлером и заявил, что в своей речи тот призвал Запад к войне с СССР. Для всего мира эта мартовская неделя стала началом "холодной войны", а Фултон зарезервировал свое место в учебниках по истории - в одних как старт борьбы за свободную Европу, а в других - как место разжигания новой мировой войны. Сам Черчилль назовет эту речь самой важной во всей его карьере.

  Как получилось, что городок с населением около 8 тыс. чел. в глубокой американской провинции, далекий от главных магистралей и даже сегодня не имеющий настоящей железной дороги, стал местом, где определился ход истории второй половины XX в.?
  Почему именно крошечный пресвитерианский Вестминстерский мужской • колледж, основанный в 1851 г. и насчитывавший в 1946 г. всего 212 студентов, стал местом, где Уинстон Черчилль решил изложить свое видение послевоенного мироустройства?

  Причины "холодной войны", ее история, политические, экономические, социальные, идеологические, личностные аспекты отношений между Западом и советским блоком. отдельными странами в этот период являются одной из центральных тем американской историографии. Десятки книг и сотни статей написаны о "холодной войне" и незаметно, чтобы их поток ослабевал. Немало исследований появилось за последние годы, особенно после распада Организации Варшавского Договора и СССР, открытия прежде недоступных архивов.

  Одним из них стал архив Вестминстерского колледжа. Мемориальной библиотеки и Музея Уинстона Черчилля, расположенный в Фултоне. Архив содержит документы, связанные с организацией приезда и выступления там Черчилля в 1946 г., документы ряда президентов и видных политиков США - Гарри Трумэна, Дуайта Эйзенхауэра, Рональда Рейгана, адмирала Гарри Вайна и других. Там же находятся материалы, отражающие мировую реакцию на речь Черчилля, документы Фонда Джона Грина, часть личной переписки Черчилля, его вещи, картины, а также коллекция уникальных изданий. Даже в американской историографии эти материалы не нашли еще достойного отражения, а в руки российских ученых вообще практически не попадали.
  Вестминстерский колледж подготовил ряд публикаций с использованием некоторых материалов архива, но они носят не исследовательский, а информационный характер и не имеют хождения за пределами самого мемориала. Определенный интерес представляет книга по истории колледжа, написанная одним из его профессоров.

  Цель данной статьи - исследовать на основе новых архивных материалов, американской прессы того времени, современных разработок американской историографии историю подготовки и проведения визита Уинстона Черчилля и Гарри Трумэна в Фултон в марте 1946 г. и произнесения там Черчиллем своей речи, которая, как считают, положила начало "холодной войне".

  Все начиналось довольно банально и очень по-американски. Перед войной скончался преуспевавший адвокат из Сент-Луиса Джон Грин, который в 1884 г. окончил Вестминстерский колледж. Вдова в память мужа основала в 1937 г. специальный фонд, целью которого стала организация ежегодных лекций по международным проблемам, читаемых, как сформулировано в уставе фонда, "человеком с международной репутацией, который сам бы избирал тему своей лекции и прочитал бы ее в духе христианской терпимости и благожелательности" . До окончания второй мировой войны фонд организовал шесть лекций, в том числе, конгрессмена Тома Смита и министра иностранных дел Италии графа Карло Сфорца. Седьмым выступавшим в рамках фонда Джона Грина стал Уинстон Черчилль.

  Знаменитая фултонская речь родилась в полнейшей политической невинности. Идея пригласить Черчилля пришла в голову президенту Вестминстерского колледжа професcopy Ф.Л. Макклуеру летом 1945 г., когда он рыбачил на озерах в Миннесоте. Как президент любого американского университета, Макклуер в первую очередь был озабочен поиском денег и ростом паблисита своего колледжа, который был известен лишь тем, что в нем существовала самая старая в Америке организация студенческого братства, основанная губернатором Миссури Чарльзом Хардиным в 1868 г. Визит Черчилля сыграл бы огромную роль в решении этих проблем. Но как реализовать эту сумасшедшую идею, как добиться согласия "самого знаменитого англичанина"? Гонорар по правилам Фонда Джона Грина составлял 5 тыс. долларов, в то время большую сумму, однако далеко недостаточную для того, чтобы заинтересовать Черчилля.

  Но здесь удачно совпало несколько факторов. В июле 1945 г. Черчилль потерпел поражение на выборах и ушел с поста премьер-министра. Личный врач лорд Морэн порекомендовал ему провести отпуск в теплом климате. Старый друг Черчилля полковник Франк Кларк предложил ему свой дом во Флориде, и Черчилль решил в середине января 1946 г. отправиться на отдых в США. Однокурсник Макклуера по Вестминстеру выпуска 1916 г. генерал Гарри Вайн был назначен военным советником президента США Гарри Трумэна, а тот, как известно, родился и вырос в маленьком городке Индепендес на западе Миссури, всего в ста милях от Фултона, и являлся большим патриотом своего штата.

  Макклуер изложил свою идею Вайну, а тот - президенту Трумэну. К этому времени Трумэн знал, что Черчилль планирует провести какое-то время в США. Почему бы не пригласить его в Миссури? Трумэн попросил Макклуера приехать в октябре в Вашингтон и взять с собой письмо к Черчиллю. Бывший премьер-министр Англии приглашался выступить с двумя лекциями в любое удобное для него время зимой 1945 или весной 1946 г., причем, он мог избрать для лекций любую международную тему. Особо в письме отмечалось, что основательница Фонда Джона Грина родилась в Англии. Но главное - Трумэн своей рукой на приглашении внизу дописал: "Это великолепная школа в моем родном штате. Надеюсь, что Вы сможете это сделать. Я сам представлю Вас". Предполагалось, что вторую лекцию Черчилль прочитает на обратном пути в Сент-Луисе.

  По возвращении из Вашингтона Макклуер писал президенту: "Ваше личное появление здесь для представления мистера Черчилля и получения почетной степени сделает событие исключительным и незабываемым. И речь мистера Черчилля, я уверен, будет вкладом в международное понимание и добрую волю".

  Личная просьба президента США, его обещание персонально представить аудитории гостя сыграли решающую роль в том, что Черчилль в письме Трумэну ответил положительно. 10 декабря президент США прислал в Вестминстер текст информационного сообщения, которое Черчилль предлагал распространить одновременно в Лондоне и Вашингтоне: "Мистер Черчилль принял приглашение от Вестминстерского колледжа в Миссури произнести речь о "мировых делах" 5 марта 1946 г. Приглашение было подтверждено президентом Соединенных Штатов, который сам представит мистера Черчилля колледжу. Мистер Черчилль направится в Нью-Йорк из Англии морем в середине января. Ему было рекомендовано лордом Морганом, его медицинским советником, провести месяц или больше в теплом климате и полном покое. Он принял приглашение полковника Франка Кларка из Квебека остановиться в его доме во Флориде в феврале. Мистер Черчилль в настоящее время не рассматривает никакие другие публичные приглашения в Соединенных Штатах. В поездке во Флориду его будут сопровождать миссис Климентина Черчилль и его дочь миссис Сара Оливер".

  На следующий день Трумэн получил еще одно письмо Черчилля, где тот уточнил, что он выступит при условии, если президент США будет сопровождать его в этой поездке. От второй лекции и от предложенного гонорара гость решительно отказался. Для Черчилля приглашение выступить в Фултоне было крайне привлекательно. Во-первых, лично. Он тяжело переживал свой уход с поста премьер-министра и хотел продемонстрировать, что остается политиком мирового калибра. Некоторые газеты писали, что, потерпев провал дома, Черчилль решил попытать удачу в США. Имея статус частного лица, он получил возможность сказать гораздо больше и резче, а выступая в провинциальном колледже, а не перед политиками в Вашингтоне, Черчилль как бы придавал своей речи отвлеченный академический характер.

Но высказать свое видение мировой ситуации Черчиллю было важно и как ответственному политику. Международная обстановка после второй мировой войны была запутанна и неопределенна. Требовалась принципиально новая концепция международных отношений. Антигитлеровская коалиция быстро распалась, между бывшими союзниками нарастали серьезные противоречия. Советский Союз во главе со Сталиным чувствовал себя очень уверенно и постоянно подчеркивал, что, как главный победитель над фашизмом и главный потерпевший от него, имеет больше прав в решении вопросов послевоенного устройства, особенно в Европе и Азии. Такая позиция встречала немало сочувствия в политических кругах и общественном мнении Запада. Черчилль понимал, что Англия, бывшая до войны главной европейской державой, больше таковой не является, а Советская Армия, находившаяся в половине стран Европы, никогда не позволит Англии даже слабой попытки вернуть былое величие.

Остановить Советский Союз могли только США, обладавшие в то время монополией на атомное оружие. Неспроста свою первую внешнеполитическую речь в качестве лидера оппозиции в ноябре 1945 г. Черчилль посвятил "важным проблемам наших отношений с Соединенными Штатами" [19], а через месяц выступил с резкой критикой лейбористского правительства, пытавшегося занять позицию "посредника" в советско-американских отношениях [20] и выступившего за "дистанцирование" от США [21]. Но захотят ли США принять на себя груз ответственности за европейские проблемы, выступить в качестве мировой супердержавы, открыто стать на позиции сдерживания СССР? Интерес простых американцев к международным делам был невелик. Опросы того времени показывали, что 65% из них никогда не обсуждали международные проблемы [22].

Выступая в Фултоне в 1990 г. Рональд Рейган говорил, что Черчилль в 1946 г. "обращался к нации, находившейся на вершине мировой власти, но не привыкшей к тяжести этой власти и исторически нежелавшей вмешиваться в дела Европы. Но он надеялся, что поездка в самое "сердце Америки" позволит ему достичь ее сердца" [23]. Именно поэтому Черчилль настаивал, чтобы американский президент сопровождал его. Присутствие Гарри Трумэна, его вступительное слово придавали речи Черчилля важный политический характер. После поражения на парламентских выборах летом 1945 г. влияние Черчилля на мировую политику резко уменьшилось, а так он как бы показывал всему миру, что выступает и от имени президента США.

Черчилль ставил Трумэна публично перед политическим выбором. Отношение к СССР в самих США тогда было крайне противоречивым. Симпатии общественности были на стороне "русских союзников", а "дядя Джо" вызывал уважение у простых американцев. В конце января 1946 г. Трумэн заявил, что США готовы "начать развивать Объединенные Нации в качестве представителя всего мира, как единого общества" [24]. В этих условиях президент также сделал ставку на предстоявшую речь британского политика. С одной стороны, она могла повлиять на советское руководство, а с другой, стать проверкой общественного мнения в стране. Если речь будет воспринята позитивно, можно будет усилить антисоветскую направленность внешней политики, а если нет, то всегда можно будет сказать, что выступление Черчилля есть его личная точка зрения и он просто воспользовался правом на свободу слова.

Пока дипломатический тон США в разговорах с СССР продолжал оставаться мягким и носил уговаривающий характер. В феврале 1946 г. государственный секретарь США Джеймс Бирнс выступил в Международном пресс-клубе в Нью-Йорке по вопросам послевоенного устройства мира. "Мы должны вернуть наши армии домой, - говорил Бирнс. - Мы не имеем права содержать наши войска на территории других суверенных государств без их свободно данного разрешения. Мы не должны навязывать наши войска малым государствам, делая вид, что это необходимо для поддержания там мира. Никакая держава не имеет права помогать самой себе изымая собственность противника в освобожденных странах или бывших сателлитов до того, как соглашение о репарациях будет одобрено союзными странами".

Не называя СССР, но явно имея его в виду, Бирнс продолжал:

"Я уверен, что не существует причин для войны между великими державами. Но недостаточно для нации заявить, что она не хочет войны. Гитлер заявлял это, и в определенном смысле это так и было. Он хотел, чтобы мир принял доминирование тоталитарного правительства во главе с ним. Он хотел этого, если возможно, без войны... Ни у какой нации нет монополии на мудрость, никакая нация не должна вести себя, как будто у нее есть такая монополия. Дружеские нации должны действовать дружески. Идеологические различия в мире существуют. Они существовали всегда. Но в этом мире есть место для людей с разными взглядами и для правительств с разными политическими системами. Но мы связаны вместе навечно как части единой мировой цивилизации. Великие державы вместе с малыми странами должны вместе работать над построением более дружеского, более счастливого мира. Если мы не будем действовать вместе, не будет мира, не будет спокойствия" [25].

Госсекретарь ни разу не упомянул Советский Союз, а уже на следующий день газеты заговорили о "непривычно силовом языке" Бирнса в отношении СССР. "Нью-Йорк тайме" писала, что госсекретарь "твердо дал России понять, что Соединенные Штаты не будут относиться безразлично к попыткам достичь целей силовым путем в нарушении принципов и целей Объединенных Наций" [26]. А лондонская "Дейли мейл" поместила передовицу под названием: "Россия предупреждена: Вы зашли достаточно далеко" [27]. Заместитель председателя Совета Министров СССР В.М. Молотов прокомментировал это так: "Судить о восточном типе демократии никто из американцев просто не в состоянии" [28].

3 марта 1946 г. "Нью-Йорк тайме" опубликовала целую полосу материалов, посвященных отношениям США и СССР, в которой выделила "основные стратегические районы мира", где американская политика сталкивается с нежеланием России идти на компромиссы или выполнять ранее подписанные договоры - Маньчжурия, Иран, Центральная и Южная Европа. Восточная Европа уже не упоминалась - она была полностью в глазах общественного мнения Америки передана в распоряжение Советов [29].

Активизировались американские коммунисты. В прессе стали появляться утверждения, что то, что Россия делает - это хорошо для всех, а то, что она отказывается делать - изначально является мировым злом. 2 марта "Дейли уокер" писала, что "курс Трумэна - Бирнса - Вандерберга есть курс на подавление национально-освободительных движений во всем мире. Россия - защитник человечества, Соединенные Штаты - поработитель" [30].

Конечно, многие американские политики видели опасность заигрывания с СССР. Бывший президент Герберт Гувер утверждал, что "Советы так же опасны для Америки, как опасны были нацисты" [31], а глава американской делегации в ООН Джон Фостер Даллес подчеркивал "сильное нежелание советских лидеров вносить изменения в свои позиции и особенно идти на компромиссы, которое делает крайне трудной работу вместе". Особую тревогу Даллеса вызывало то, что "советские лидеры не хотят допускать никаких контактов своих граждан с заграницей и создают преграды и барьеры против нас, какие обычно создаются только против недружественных и враждебных стран" [32]. В так называемой "длинной телеграмме" Джордж Кеннан из Москвы призрал США осознать реалии и стать лидером других стран в защите против коммунизма [33]. "Нью-Йорк тайме" опубликовала статью "Больше реализма в отношениях с Россией", где писала: "Наиважнейший фактор современных международных отношений есть растущий российский национализм" и что "Россия извлекает слишком большую одностороннюю выгоду из ситуации" [34].

Особенно это стало заметно, когда СССР отказался объяснить свои действия в Маньчжурии после официального обращения государственного департамента США [35], а также после отказа вывести свои войска из Ирана, тогда как США и Англия свои обязательства по выводу войск выполнили в срок. Это подействовало на легко впадавшего в раздражение американского президента, который писал, что "устал уже нянчиться с Советами", что "де если России не продемонстрировать железный кулак и жесткий язык, дело может дойти до другой войны", и что Америка "не может идти больше ни на какие компромиссы" [36]. Однако Трумэн не решился материализовать свое раздражение в политику и даже не высказал его Бирнсу [37]. На заседании Генеральной ассамблеи ООН в январе 1946 г., когда Э. Бевин обвинил главу делегации СССР А.Я. Вышинского в лицемерии, заявив, что "враждебная пропаганда Москвы против Великобритании представляет опасность для мира", американские дипломаты его не поддержали [38].

В США в это время все больше набирала силу своего рода публичная дискуссия о том, не будет ли правильным поделиться секретом ядерной бомбы с СССР. Администрация придерживалась противоположной позиции. "Хотя многие полагают, - говорил Даллес, - что наши отношения с Россией станут лучше, если мы передадим им секрет бомбы, я знаю, что, если мы сделаем это. Советский Союз будет считать, что мы отчасти слабоумные. Никогда со стороны Советского Союза не поступало просьб поделиться нашим секретом, потому что в противоположной ситуации, они сами никогда бы не поделились этим секретом с нами" [39]. Однако немало было сторонников передачи союзникам по антигитлеровской коалиции секретной информации и наверняка нельзя было сказать, кто одержит верх.

Это совершенно не устраивало Черчилля, при политической поддержке которого шли британские исследования в области создания атомной бомбы, а в 1943 г. он дал согласие на включение английской исследовательской группы в проект "Манхэттен". Будучи частным лицом, он не мог непосредственно участвовать в решении этого вопроса и единственный путь, остававшийся в его распоряжении, было воздействие на общественное мнение США. Этим отчасти объясняется резкий тон его фултонской речи.

Атомные бомбардировки Японии нанесли значительный урон международной репутации Соединенных Штатов. "Я боюсь, что у нас очень немного реальных друзей в мире, - признавался Д.Ф. Даллес. - Было время, когда у нас было больше друзей, чем у кого бы то ни было в мире. Сегодня же наше влияние базируется на производственных возможностях, все стараются получить материальные продукты, которые мы производим. Это ставит нас в очень опасную и уязвимую ситуацию" [40]. Поэтому Черчилль рассчитывал, что идея альянса англоговорящих стран может быть позитивно воспринята американской политической элитой.

19 декабря 1945 г. американские и английские газеты сообщили о предстоявшем приезде Черчилля. Новость была опубликована одновременно в двух странах в следующем виде: "Уинстон Черчилль в начале нового года отбудет в Соединенные Штаты с визитом, кульминацией которого станет речь в маленьком Вестминстерском колледже и Фултоне, Миссури. Президент Трумэн не только присоединился к приглашению для бывшего премьер-министра Британии выступить в родном штате президента, но согласился представить его аудитории. Речь, названная "Мировые проблемы", будет произнесена 5 марта 1946 г." [41].

Будущий визит вызвал большой общественный интерес. Популярность Черчилля в США была чрезвычайной. Он был герой только что окончившейся войны, долголетний лидер главного союзника США. Немалую роль в отношении американцев к британскому политику играл тот факт, что мать Черчилля - Джинни Джером - была американкой, более того, по крови - на четверть - из племени ирокезов. В апреле 1874 г. она вышла замуж за лорда Рэндолфа Черчилля, а в ноябре того же года у них родился сын, которого они назвали Уинстоном. Даже родился он не совсем обычно - в женском гардеробе во время бала. Таким образом, английский аристократ Уинстон Черчилль был прямым наследником американских индейцев. Он был колоритной фигурой, знаменит своими афоризмами и манерами, иногда граничившими с экстравагантностью, что всегда высоко ценилось американцами. А то, что, вопреки всяким протоколам, президент страны решил лично сопровождать отставного политика, придавало визиту Черчилля в Фултон дополнительный интерес.

В середине января 1946 г. Черчилль прибыл в Нью-Йорк, откуда поездом отправился в Майами. Он был в хорошем настроении и физической форме. В ответ на просьбу корреспондента "Майами дейли ньюс" сказать десять слов в микрофон, Черчилль ответил: "Меня попросили сказать просто десять слов, но не сказали о чем. Я скажу то, что пришло мне сейчас в голову - я испытываю огромное удовольствие от ласковых солнечных лучей в Майами-Бич" [42].

Первоначально предполагалось, что Трумэн прилетит сам во Флориду для встречи с Черчиллем. В письме Макклуеру 30 января 1946 г. Черчилль писал: "Я надеюсь увидеть президента, когда он приедет сюда в середине февраля и я смогу договориться с ним о времени и содержании моей речи. В любом случае это будет политическая декларация большого значения" [43]. Но Трумэн во Флориду приехать не сумел, поэтому 10 февраля Черчилль прервал свой отдых и прилетел в Вашингтон, где встретился сначала в Британском посольстве с Бирнсом, а затем - в Белом доме с президентом. Беседа продолжалась весь вечер.

Остались противоречивые свидетельства об этой встрече. Так, Бирнс писал, что Черчилль полностью прочитал им речь и поинтересовался мнениями. Американцы посоветовали ничего в речи не менять [44]. Трумэн в 1962 г. рассказал, что Черчилль просил его помощи в написании текста речи, но он отказался, возразив: "Это Ваша собственная речь. Вы и пишите ее".

Дневники адмирала У.Д. Леги содержат такую запись 10 февраля: "С 8-30 до 10.00 Черчилль разговаривал с президентом в Белом доме в основном о речи, с которой Черчилль выступит 5 марта в Вестминстерском колледже в Миссури. Темой речи будет необходимость полного военного союза Великобритании и Соединенных Штатов в целях сохранения мира до тех пор, пока Организация Объединенных Наций не будет в состоянии поддерживать мир, для чего нужно определенное время... Я вернулся с Черчиллем в британское посольство вместе с послом и мы обсуждали эту же тему до полуночи" [45].

На следующее утро Бирнс передал президенту сокращенный вариант написанной Черчиллем речи, но Трумэн "решил не читать ее, чтобы не вызвать потом подозрений у Советов в том, что американцы и англичане договорились против них, и чтобы иметь возможность честно сказать, что он не читал речь до ее произнесения" [46].

14 февраля Черчилль написал Макклуеру: "Я боюсь, что еще не пришел к окончательному заключению по поводу названия речи, но думаю, что возможно это будет "Мир во всем мире" ("World Реасе") [47].

1 марта Черчилль послал Макклуеру телеграмму следующего содержания: "Текст для прессы станет доступным, как и предполагалось, перед нашим отъездом из Вашингтона четвертого числа. Название может быть объявлено как "Мир во всем мире". Уинстон Черчилль" [48].

Пригласив Черчилля, Вестминстерский колледж не только прославился, но и обрек себя на немалые хлопоты. Начиная с середины января 1946 г. не было дня, чтобы американские газеты не писали о Фултоне и колледже. Репортеры прочесывали город, интервьюируя всех, кто имел хотя бы некоторое отношение к предстоявшему событию. При этом, будучи частной школой, рассчитывать на государственную помощь в организации визита Вестминстер не мог. А проблемы возникали одна за другой.

Так, самый большой зал вмещал 2800 человек, тогда как только за первые три недели поступило более 15 тыс. просьб о билетах. Много проблем было с организацией работы прессы. Черчилль категорически отказался от телевизионной трансляции, заявив в посланной в Вестминстер телеграмме, намекая на несовершенство телевизионной аппаратуры, что "не хочет портить событие техническими экспериментами" [49]. Поэтому ограничились радиотрансляцией и приглашением газетных репортеров. Прямая трансляция речи осуществлялась также в соседние помещения, где должны были разместиться те, кому не досталось билетов в главный зал. "Вестерн юнион телеграф" оборудовал 400 рабочих мест для журналистов, снабдив их печатными машинками. Было протянуто 35 телефонных линий, сделаны запасы еды для репортеров.

Было решено, что в день произнесения речи ее текст, отпечатанный накануне ночью, будет роздан прессе. Еще в конце января Черчилль писал Макклуер, что "не знает, когда текст будет готов. Вероятно, я не смогу составить его до самого конца февраля. Тем не менее я надеюсь, что будет возможно дать прессе предварительно копии перед тем, как я произнесу речь" [50]. На трибуне по протоколу была помещена официальная эмблема президента США, а в городе развешаны транспаранты с надписями "Добро пожаловать, Черчилль и Трумэн".

Поскольку вместе с "частным лицом" прибывало официальное - президент страны, все вопросы приобретали своеобразное значение. Например, сохранилось письмо сотрудника секретной службы президенту колледжа: "Ввиду того, что сестра президента мисс Мэри Трумэн и его брат мистер Вивиан Трумэн собираются прибыть в Фултон, я хотел бы знать, пригласили Вы их или нет на частный прием, который планируется у Вас в доме. Я предполагаю, что Вам нужно послать им приглашения" [51]. Другим важным "американским" вопросом было страхование гостей, особенно "автомобильной части" их путешествия. Трумэн и Черчилль были застрахованы Американской Автомобильной Страховой компанией каждый на 25 тыс. долларов, а лимузин, на котором они собирались прибыть в Фултон - на 200 тыс.

По всей стране развернулась дискуссия, начатая газетой "Сент-Луис глоб демократ" на тему "Чем бы вы накормили Черчилля и Трумэна, если они придут к вам на обед?". Пока читатели обсуждали, что лучше - запеченная курица или индейка, жена президента колледжа, ответственная за питание, решила остановиться на копченой говядине. Специальные агенты секретной службы проверили буквально каждый ее кусок.

Ожидания и общественный интерес были высоки как никогда. В этой атмосфере 4 марта после обеда Уинстон Черчилль в сопровождении своей жены и дочери сел в специальный поезд на Юнион Стэйшн в Вашингтоне. В соседний вагон вошел президент США Трумэн. Остальные вагоны поезда заняли примерно восемьдесят репортеров и фотографов. Президент был в отличном настроении от того, что он вез самого знаменитого оратора мира в своей родной штат, в маленький колледж, о котором никто до этого и не слышал. Главные газеты и радиостанции страны передавали регулярные сводки "с борта президентского поезда". Американцы узнали, что Черчилль утер нос президенту в знании классической американской поэзии, которую он читал наизусть. А Трумэн на время заменил машиниста дизельного локомотива и сам вел специальный поезд. На вопрос, как ему это понравилось, ответил: "Мне это так понравилось, что я думаю теперь купить локомотив" [52].

В поезде Черчилль и Трумэн играли в покер. Бывший британский премьер-министр был тоже в хорошем настроении и много шутил. Обращаясь к президенту, он заявил: "Ну что же, Гарри, я рискну поставить шиллинг на пару валетов", чем вызвал смех, ибо слово "knave" имеет значение и валет, и мошенник. Карточная игра продолжалась до половины третьего ночи. Один из игроков Кларк Клиффорд позже вспоминал, что после игры Черчилль сложил свои карты и сказал: "Если бы мне довелось родиться еще раз, есть только одна страна, гражданином которой я хотел бы быть. Есть только одна страна, где человек имеет неограниченное будущее". На вопрос, какую страну он имеет ввиду, Черчилль ответил: "Соединенные Штаты Америки, хотя я и не признаю некоторые ваши привычки, в частности то, что вы мало выпиваете за ужином" [53]. Сам Черчилль к этому времени уже выпил пять больших рюмок шотландского виски. Там же Трумэн и Черчилль договорились называть друг друга просто по именам.

В поезде Черчилль еще раз отредактировал текст своего выступления и дал ему новое название "The Sinews of Peace", которое повторяет игру слов из стихотворения античного автора. На русский язык это название можно перевести как "Сухожилия мира", но слово "Sinews" имеет также значение физической силы. В ночь перед выступлением мимеографические машины распечатали копии речи, которые были отправлены в Джефферсон-сити и розданы журналистам. Одну копию Черчилль передал президенту Трумэну. Позже он расскажет Э. Бевину и К. Эттли, что "президент сказал мне, что думает, что речь превосходна. Хотя она и вызовет суматоху, но приведет только к положительным результатам" [54]. Однако есть свидетельства, что Трумэн самого текста читать не стал [55].

Известно несколько вариантов речи Черчилля. Кроме заранее розданного репортерам текста, в архиве в Фултоне хранится стенографическая запись, сделанная во время самого выступления, а также вариант такой записи с поправками, сделанными позже самими стенографистами [56]. Кроме того, существует текст речи, переданный генералом Вайном Британскому информационному агентству за 15 минут до начала выступления самого Черчилля, а также текст, сделанный на основе первоначальной звукозаписи [57]. Наконец, существует текст, по которому Черчилль и читал свою речь. Он представляет собой 50 листков размером с треть страницы каждый, с напечатанным крупным шрифтом с большими пробелами текстом. На первой странице рукой личного секретаря Черчилля Б. Шарле сделана запись: "Мистер Кларк. Это речь" [58].

Нам удалось насчитать более 50 различного рода отличий в этих вариантах. Большинство из них носит редакционный характер или связано с разницей устной и письменной речи. Однако есть несколько дополнений, которые Черчилль внес в последнюю минуту. Многие газеты мира напечатали речь. В архиве хранится большая подборка такого рода публикаций. В Советском Союзе речь никогда не была опубликована [59]. После внесения поправок самим Черчиллем, Вестминстерский колледж опубликовал речь отдельной брошюрой [60]. Теперь этот текст считается классическим.

В полдень 5 марта президентский поезд прибыл в столицу штата Миссури Джефферсон-Сити. Трумэн, Черчилль и сопровождавшие их лица пересели в автомашины и отправились в Фултон, расположенный в 40 километрах от столицы. Черчилль был одет в черный костюм и котелок, Трумэн - в костюм темно-зеленого цвета, в руках у него была синяя шляпа. Недалеко от города крыши машин были убраны и кортеж закрытых машин превратился в кортеж открытых. При въезде в город Черчилль попросил остановиться, заявив: "Я не могу зажечь свою сигару на таком ветру и знаю, что все будут разочарованы".

Американский президент и бывший британский премьер сели на спинку заднего сидения автомобиля и таким образом въехали в Фултон. Трумэн улыбался своей знаменитой сдержанной улыбкой, в то время как Черчилль, держа в одной руке сигару, другой показывал свой "фирменный" знак - "V", знак победы. На подножках машины стояли три сотрудника секретной службы США и свирепого вида усатый инспектор из Скотланд-ядра, сопровождавший Черчилля.

Улицы были полны народу - население Фултона в этот день выросло в четыре раза. Неоднократно по национальному радио было передано предупреждение, что в Фултоне не хватит места в ресторанах и кафе для того, чтобы накормить всех гостей. Поэтому многие привезли с собой корзинки с едой. Люди скандировали: "Привет, Винни!". Вдоль маршрута полицией были протянуты желтые запретительные ленты, за 15 минут до прибытия кортежа было запрещено хождение с места на место. Фотографы могли выходить на проезжую часть для съемок, но им было строго запрещено бежать за машинами.

Первым пунктом повестки дня был легкий обед - "шведский стол" - в доме президента Вестминстерского колледжа. Меню составили копченый окорок, приготовленный по местному рецепту в апельсиновом и ананасовом соусе, курица с грибами и запеченным картофелем, салат, блинчики с вишнями, домашнее мороженое и торт. "Я люблю свиней, - сказал Черчилль в начале обеда. - Собаки смотрят на нас снизу вверх. Кошки смотрят на нас сверху вниз. И только свиньи относятся к нам, как к равным". Обед так понравился Черчиллю, что он произнес: "В этом окороке свинья достигла вершины своей эволюции". Он попросил не только дать ему рецепт приготовления, но послать несколько окороков в Вашингтон, куда он возвращался после Фултона, а затем и в Англию. Такую же просьбу высказал и президент Трумэн [61]. Обед завершился преподнесением Черчиллю золотых часов и специальной золотой таблички с его именем и выгравированным знаком "V". Далее все перешли в большой зал, где уже в течение часа 2800 человек ожидали высоких гостей.

Черчилль заранее писал Макклуеру: "Я сомневаюсь, что процедура потребует больше, чем полтора часа. Думаю, что президент займет примерно 20 минут и я - примерно сорок, но я еще обсужу все это с ним" [62]. После гимна колледжа губернатор Миссури Фил Доннелли дал слово Гарри Трумэну, который - не по бумажке - представил бывшего премьер-министра Англии. "Представить выдающегося гражданина мира мистера Черчилля - одна из самых великих привилегий за всю мою жизнь, - сказал он. - Я знаю, что у него есть кое-что конструктивное сказать" [63].

Одетый в алую мантию профессора Оксфорда Черчилль вышел на трибуну и, поблагодарив президента Трумэна за представление его "академической аудитории". подчеркнул, что именно Трумэн пожелал, чтобы в это беспокойное и неопределенное время Черчилль с полной свободой начал бы искреннее и правдивое обсуждение. "Я, - сказал он, - обязательно позволяю себе эту свободу и чувствую, что имею больше прав на это из-за моих личных амбиций. Я могу позволить себе на основе всего жизненного опыта взглянуть на проблемы, которые окружили нас на следующий день после нашей полной армейской победы; и постараться со всей данной мне силой, чтобы все, что достигнуто с такими жертвами и страданиями, было бы сохранено в целях будущей безопасности и торжества человечества" [64].

Черчилль отметил, что для него большая честь выступать в Вестминстерском колледже, ибо он сам "получил очень большую часть своего образования в политике, диалектике, риторике и паре других дисциплин" в другом - английском - Вестминстере. "Однако я хочу определенно сказать, - подчеркнул Черчилль, - что у меня нет никакой официальной миссии или статуса и я говорю только от самого себя. Здесь нет ничего, кроме того, что есть".

Говоря о содержании речи, надо отметить прозорливость и политический инстинкт Черчилля. Его предвидение на следующие 40 лет структуры и характера международных отношений в целом и советско-американских в частности подтвердилось полностью. Черчилль констатировал, что отныне "Соединенные Штаты находятся на вершине мировой силы. Это торжественный момент американской демократии", но и крайне ответственное положение. Противостоят им два главных врага - "война и тирания". Объединенные Нации не смогли защитить мир и поэтому было бы "преступным безумием" поделиться с ними секретом ядерной бомбы, которой пока владеют США, Англия и Канада. Чтобы стать реальным гарантом мира Объединенные Нации должны иметь собственные вооруженные силы, в первую очередь, воздушные, сформированные на международной основе. "Я, - сказал Черчилль, - хотел видеть эту идею реализованной после первой мировой войны и считаю, что это нужно осуществить немедленно" [65].

Мы не можем закрыть глаза на то, продолжал он, что свободы, которые имеют граждане в США, в Британской империи, не существуют в значительном числе стран, некоторые из которых очень сильны. В этих странах контроль над простыми людьми навязан сверху через разного рода полицейские правительства до такой степени, что это противоречит всем принципам демократии. Единственным инструментом, способным в данный исторический момент предотвратить войну и оказать сопротивление тирании является "братская ассоциация англоговорящих народов. Это означает специальные отношения между Британским содружеством и Империей и Соединенными Штатами Америки" [66].

Это не просто укрепление дружбы и сотрудничества, но и соединение военных сил, арсеналов, систем национальной безопасности, разведки, военной подготовки. В будущем, заявил Черчилль, встанет вопрос о едином гражданстве [67]. В 1938 г. Черчилль уже доказывал необходимость "Большого Альянса", который должен быть остановить Гитлера. Теперь он предлагал такой альянс для противодействия Сталину.

Не станет ли "союз англоговорящих", спрашивал Черчилль, несовместимым с Организацией Объединенных Наций? И отвечал - нет. Специальные отношения между государствами - членами ООН только укрепляют эту организацию. В качестве примера он привел договоры между Канадой и США, США и Южной Африкой, Англией и СССР. Британия находится в альянсе с Португалией с 1384 г., заметил Черчилль, что полноценно сказалось в критические моменты недавней войны. Предотвращение лучше, чем лечение.

Во второй части речи Черчилль перешел к анализу ситуации в Европе и Азии. Он открыто назвал Советский Союз причиной "международных трудностей".

"Тень упала на сцену, еще недавно освещенную победой Альянса. Никто не знает, что Советская Россия и ее международная коммунистическая организация намерены делать в ближайшем будущем и есть ли какие-то границы их экспансии. Я очень уважаю и восхищаюсь доблестными русскими людьми и моим военным товарищем маршалом Сталиным... Мы понимаем, что России нужно обезопасить свои западные границы и ликвидировать все возможности германской агрессии. Мы приглашаем Россию с полным правом занять место среди ведущих наций мира. Более того, мы приветствуем или приветствовали бы постоянные, частые, растущие контакты между русскими людьми и нашими людьми на обеих сторонах Атлантики. Тем не менее моя обязанность, и я уверен, что и вы этого хотите, изложить факты так, как я их вижу сам" [68].

Как Черчилль видел эти факты, он изложил в основном параграфе речи.

"От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике через весь континент был опущен железный занавес. За этой линией располагаются все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы: Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест и София, все эти знаменитые города с населением вокруг них находятся в том, что я должен назвать советской сферой, и все они, в той или иной форме, объекты не только советского влияния, но и очень высокого, а в некоторых случаях и растущего контроля со стороны Москвы... Коммунистические партии, которые были очень маленькими во всех этих восточноевропейских государствах, были выращены до положения и силы, значительно превосходящих их численность, и они стараются достичь во всем тоталитарного контроля" [69].

Опасность коммунизма, признал Черчилль, растет везде, "за исключением Британского содружества и Соединенных Штатов, где коммунизм еще в младенчестве". Он сказал, что "в большом числе стран, далеких от границ России, во всем мире созданы коммунистические "пятые колонны", которые работают в полном единстве и абсолютном послушании в выполнении директив, получаемых из коммунистического центра" [70].

Хотя Черчилль и назвал свою речь "Сухожилия мира", она немедленно стала известна под другим названием - "Железный занавес". Однако, по словам главного хранителя архива и библиотеки Мемориала Уинстона Черчилля в Фултоне Варрена Холлраха, в предварительно розданный прессе текст параграфа о "железном занавесе" сам Черчилль не включил [71]. Не ожидавшие, что он отойдет от текста стенографисты и репортеры почти упустили этот исторический теперь параграф. Только после окончания церемонии из того, что каждый из них успел записать, они восстановили его как могли. Тогдашняя техника не позволила сразу сделать качественную аудиозапись выступления. Была привлечена кампания "Аудио-Скрипшн" из Нью-Йорка для восстановления тембра голосов Черчилля и Трумэна, очистки записи от посторонних шумов. И лишь тогда текст речи был окончательно уточнен.

В предварительно напечатанный текст Черчилль не включил и другой параграф:

"Леди и джентльмены, безопасность в мире требует нового союза в Европе, из которого ни одна нация не может быть постоянно исключена [72]. Именно из-за .ссор между сильными расами в Европе происходили все войны, как в прошлое время, так и та мировая война, свидетелями которой мы были. Дважды за время нашей жизни мы видели, как Соединенные Штаты - вопреки собственным желаниям и традициям, вопреки аргументам, силу которых нельзя не признать, - ведомые непреодолимой силой вовремя сохраняли победу, но только после страшных кровопролитий и разрушений. Дважды Соединенные Штаты посылали через Атлантику свои миллионы молодых ребят на войну, но теперь война может настигнуть любую нацию между сумерками и рассветом. Без сомнений мы должны осознанно действовать в целях решительного умиротворения Европы в рамках Объединенных Наций" [73].

Вспоминая конец первой мировой войны, Черчилль напомнил, что в те дни были уверенность и большие надежды, что время войн навсегда прошло. Но сейчас он не чувствует такой уверенности и не видит этих надежд. Однако, сказал Черчилль, "я отвергаю идею, что новая война неотвратима... Я не верю, что Советская Россия жаждет войны. Она жаждет плодов войны и неограниченного расширения своей власти и идеологии". И далее: "Из того, что я видел во время войны в наших русских друзьях и соратниках, я заключаю, что ничем они не восхищаются больше, чем силой, и ничего они не уважают меньше, чем слабость, особенно военную слабость. Поэтому старая доктрина баланса сил ныне неосновательна". Война могла быть предотвращена в 1933, даже в 1935 г.

"Никогда, - подчеркнул Черчилль, - не было в истории войны, которую было бы легче предотвратить своевременным действием, чем ту, которая только что опустошила огромную область на планете". Такой ошибки повторить нельзя. А для этого нужно под эгидой Объединенных Наций и на основе военной силы англоязычного содружества найти взаимопонимание с Россией. Тогда, заключил Черчилль, "главная дорога в будущее будет ясной не только для нас, но для всех, не только в наше время, но и в следующем столетии" [74].

Интересно, что бывший (и будущий) премьер-министр Англии, само слово "Англия" не использовал ни разу и лишь по разу использовал слова "Британия" и "Великобритания". Зато "Британское содружество и Империя" - шесть раз, "англоговорящие народы" - шесть раз, "родственные" - восемь. Во всей своей речи, написанной и прочитанной с присущим Черчиллю блеском, он активно применял запоминающиеся образы и емкие выражения - "железный занавес" и его "тень, опустившаяся на континент", "пятые колонны" и "полицейские государства", "полное послушание" и "безусловное расширение власти" и т.д. Начиная с конца 30-х годов такие эпитеты употреблялись политиками во всем мире лишь в отношении одного государства - фашистской Германии. Используя этот язык теперь в отношении СССР, Черчилль очень умело переключал негативные эмоции американского общества на нового противника.

Сразу после выступления Черчилля состоялась церемония вручения ему и Трумэну дипломов и мантий почетных докторов Вестминстерского колледжа. Черчилль был в очень хорошем настроении. Надев новую мантию, он заметил, что получение степени доктора обошлось, к счастью для него, без предварительного экзамена. "Конечно, - сказал он, - я непоколебим в верности моему королю и моей стране. Но я никогда не был полностью чужим для Соединенных Штатов, являющихся родиной моей матери и пяти поколений моих предков".

В свою очередь Трумэн сказал: "Еще никогда не было в истории, чтобы мир так нуждался в лидерстве. Еще никогда не было в истории, чтобы мир так нуждался в моральном пробуждении. Еще никогда не было в истории, чтобы весь мир стал делом каждого из нас. Освобождение атомной энергии в результате усилий США в великой войне дало нам силу, которая может нести или счастье и благосостояние для каждого человека на Земле, или полное разрушение цивилизации" [75]. На следующий день все газеты отметили, что Трумэн не показал никак своего отношения к идеям Черчилля, высказанным в речи, особенно предложению англоязычного братства [76].

Сразу по окончании церемонии два лидера встретились с семьями 55 студентов и выпускников Вестминстерского колледжа, погибших во второй мировой войне. Эта встреча продлилась дольше, чем планировалось и была очень эмоциональной. 9 марта Макклуер написал президенту Трумэну: "Было очень великодушно с Вашей стороны разрешить представить Вам родителей студентов Вестминстера, которые отдали свои жизни на войне. Некоторые из них прибыли издалека, и привилегия быть представленными Вам и мистеру Черчиллю была очень высоко оценена ими" [77]. Затем Черчилль и Трумэн вернулись в дом Макклуера, где им были вручены памятные подарки -золотые часы, а также картина для Черчилля американского художника Томаса Гарта Бентона, за которую колледж заплатил 150 долларов. Пожимая руку президенту колледжа, Черчилль сказал: "Надеюсь, что я дал старт размышлениям, которые повлияют на ход истории" [78].

Наскоро перекусив все тем же знаменитым окороком, Черчилль и Трумэн на машинах отправились в Джеферсон-сити, где их ждал президентский поезд. По дороге от дома к машине они пожали сотни рук людей, которые выстроившись вдоль улицы ожидали их. Кто-то крикнул: "Где твоя сигара, Винни?". Черчилль засмеялся и громко сказал: "Благослови вас всех Бог!".

Из британского посольства в Вашингтоне Черчилль послал письмо премьер-министру К. Эттли и министру иностранных дел Э. Бовину, где, в частности, писал: "Я убежден, что некоторая демонстрация мощи и силы сопротивления необходима в целях положительного урегулирования отношений с Россией. Я предвижу, что это станет превалирующим мнением в Соединенных Штатах в ближайшем будущем" [79]. Так оно и произошло. Речь Черчилля прозвучала как объявление "холодной войны".