Итак, если вера в Священное Писание основывается на вере в непогрешимость вселенских соборов, то нам казалось бы, остается только привести изречения последних по интересующему нас предмету, но мы предчувствуем, что, поведя дело таким споеобом, т. е. без всяких оговорок, мы не достигнем цели, т. с. не убедим сомневающихся. Увы, последовательность мысли или логика является достоянием немногих умов, - для большинства гораздо больше значешя имеет привычка, а постановления вселенских соборов современным христианам совершенно неизвестны, к стыду нашей школы. Заговорите о значении соборов - с вами все согласятся, а как начнете приводить их правила и постановления, вы сейчас же почувствуете, что бросаете горох на стену: настолько новы и не сродны эти глаголы Церкви для умов и сердец ея одичалых чад.
Поэтому, прежде чем обратиться к учению вселенских соборов, остановимся еще раз на той мысли, что Священное Писание Новаго Завета не устанавливает законов или правил жизни государственной, а только личной или церковно-общественной. Посему ставить вопросъ: не воспрещена ли война христианскому государству во святом Евангелии?-безсмысленно. Можно ставить вопрос так: погрешает ли христианин, согласившись вступить в ряды воинов? погрешает ли царь или члены высших государственных учреждений, объявляя войну или принимая вызов на войну? наконец, погрешает ли всякий христианин, содействуя успеху войны: пожертвованиями, выделкой оружия и тому подобными способами? Утвердительнаго ответа на все эти три вопроса вы нигде не найдете в святой Библии, ни в Ветхом, ни в Новом Завете.
Помилуйте, перебьет меня иной собесъдник на такой фразе: „да ведь прямо же сказано - не убий". Да, на эту заповедь Божию чрезвычайно уверенно ссылались на наших парламентских трибунах и в прессе, когда требовали в 1906 году упразднения смертной казни, подготовляя военный бунт. Помню, как одушевленно ораторствовал тогда в Государственном Совете сенатор Таганцев, и как на мой вопрос: „значить вы безусловно отрицаете участие христианина в войне и в уемирении вооруженнаго возстания?" ответил: „Э, нет для нас юристов это имеет совсем иное значение". Но тогда при чем же тут заповедь? ведь в ней об юристах ничего не сказано? Очевидно, она понадобилась профессору не как христианину, не как последователю еще ветхозаветной заповеди, а лишь в качестве ораторскаго преема. И мы сейчае увидим, что самый популярный способ возражения против войны через ссылку на шестую заповедь является выражением либо невежества, либо лицемерия, либо того и другого вместе, и во всяком случае - нежелания вникнуть в дело серьезно. Впрочем столь же не серьезны и неискренни бывают все почти ссылки наших современников на слово Бол;ее.
Десять заповедей написаны в 20-главе книги Исход. В этой же главе продолжается речь Господня к народу и к Моисею, и кончается затем без перерыва последним стихом главы 28-й. Какея же правила и законы изложены в этой речи Господней, начинающеея с десяти заповедей?
Выписываем следующия слова: „ктo ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти (21, 12); кто злословит отца своего или мать, того должно предать смерти
(15); если (чей-либо) вол был бодлив вечера и третьяго дня и хозяин его, быв извещен о семь, не стерег его, а он убил мущину или женщину, то вола побить камнями, а хозяина его предать смерти (29)". В той же речи Божией говорится о войне: „если будешь слушать гласа его (ангела) и исполнять все, что скажу тебе, то врагом буду врагов твоих и противником протннников твоих... и истреблю их от лица вашего (23. 20-23)Вторично десять заповедей Господь рукою Моисея излагает в 5-й главе. Второзакония, и в той же речи Своей, именно в главе 7-ой, законодатель говорить следующее: когда введет тебя Господь Бог твои в землю, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею, и изгонит от лица твоего многочисленные народы... и предаст их тебе. Господь Бог Твой, и поразишь их: тогда предай их закланию (т. е. поголовному избеению), не вступай с ними в союз и не щади их (7, 1-2). Истребишь все народы, которые Господь Бог дает тебе; да не пощадит их глаз твой
(16).Ръчь законодателя продолжается до главы 27-ой, а в главе 20-ой вот что говорится о войне: „в городах тих народов, которых Господь Бог твой дает теобе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но предай их закланию" (ст. 16--17).
Гдe же тут воспрещеше какого бы то ни было убейства? Не ясно ль, что заповедью возбраняется не война, и не смертная казнь, но смертоубшство личное, внушаемое ненавистью или самоуправством. „Но мы не признаем еврейских законов, не считаем их за волю Бошю; а признаем только слова Спасителя", затараторят наши со-бесъдники. Но тогда зачем же вы ссылаетесь на ветхозаветную заповедь?-можно быть неверующим, но надо же быть сколько-нибудь честным, хотя, конечно, и то правда, что при неверии нет разницы между честным и нечестным, добрым и злым. Да и как вы будете верить Христу, отрицая Моисея, когда Господь сам сказалъ: „если бы вы верили Моисею, подарили бы и мне; потому что он писал о Мне. Если же его писаниям не верите, как поварите Моим словам" (Иoaн, 5, 46-47). В частности присужденные к смертной казни за оскорбление родителей Господь прямо признает заповедью Божиею: Зачем и вы преступаете заповедь Божию ради предания вашего? ибо Бог заповедал - почитай отца и мать и злословящих отца или мать смертию да умрет" (Mф. 15, 4; сравн. Марк. 7, 10-14).
Итак, спросят меня читатели: по вашему следует предавать смертной казни всякаго, оскорбившаго своих родителей? Нет, отвътим мы: из приведенных слов Писания следует только то, что, во-первых, заповедью „не убий" воспрещаются не война, не смертная казнь, а только самовольное убийство. Это во-первых. А во-вторых, из сказаннаго ясно, что Господь Сам повелел в Ветхом Завтете своему народу вести истребительныя войны и за известныя преступления казнить людей смертию; наконец, в третьих, Христос Спаситель признает эти ветхозавътныя постановления заповедью Божиею. Иемеют ли эти заповеди значение для новозаветной Церкви? - Нет, ответим мы: обязательнаго значения они не имеют. Церковь ветхозаветная была в то же время государством, приуроченным к определенной территории и определенному племени; Церковь же новозаветная есть царство духовное, а не государство: война же и смертная казнь, как и всяшй вообще принудительный суд, является делом государства, к каковому, как мы сказали, не обращено ни одно указаше Новаго Завета.
При всем том мы уже видели, что и Христос Спаситель, и апостолы не возбраняли своим последователям исполнять государетвеной повинности и требовали послушания даже языческому правительству. Таким образом ясно, что хотя Господь соединил своих послъдоватслей не в государственный союз, а в союз церковный, но не возбраняет объединяться сверх того и в союзы физической самозащиты, т. е. в государство; государство же без судов, тюрем и войны никогда не будет существовать, и надежды наших совремонников на то, будто теперешняя война есть последняя в истории, находится в прямом противоречии не только с действительностью и ея обостренным национализмом, но и с совершенно ясными предсказаниями Спасителя о поеледних временах, когда возстанет царство на царство, народ на народ (Mф. 24, 6-21. Сравн. Луки
21, 10-26).Некоторые совопросники ссылаются на прощение Христом жениеины, обличенной в прелюбодъянии, как на отмену смертной казни, каковой она подлежала по заповеди Божией к Моисею (Лев. 20, 10). Но такое толкование Евангельского события обнаруживает только полную неосведомленность совопросников в Священном Писании. Господь в данном случае поступал в строгом согласии с законом Моисея, изложенным в 17-й главе Второзакония: „не должно предавать смерти по словам одного свидътеля. Рука свидетелей должна быть на нем прежде всех, чтобы убить его, потом рука всего народа" (ст. 6- 7). При этом, конечно, требовалось, чтобы свидетоль, как и третейский судья, были сами чужды такого же преступления, что видно из книги пророка Даниила (13, 46). В строгом соответствии с этими установленеями ветхаго Завета Господь сказал приведшим обличенную прелюбодейку; „кто из вас без греха, первый брось в нее камень" (Иоан. 8, 7). Когда же они
, ,,будучи обличаемы совъстию", разошлись все до одного, то Господь, опять в строгом соответствии с законом Моисея, спрашиваетъ: „Женщина, где твои обвинители? Никто не осудил тебя?" и получив отвът, что обвинителей или свидетелей нет, отпустил ее со словами: „Иди и впредь не греши" (ст. 12).Надеемся, что после, сказаннаго все толстовцы, штундисты и менониты принуждены будут признаться в том, что ни в Новом, ни в Ветхом Завете нет воспрещения участвовать в войне: но, конечно, мы не надеемся, что приведенныя изречения и толкования уже изменили образ их мыслей: не надеемся потому, что первые из этих трех сект вовсе не веруют в Евангелие ни в Божественное достоинство Христа, а выбирают из Слова Божия то, что им нравится; вторые же и третьи веруют очень плохо и хотя Божества Христова не отрицают, но свои немецкия колонизационныя цели ставят выше спасения души и читают Библию больше для отрицания церковнаго авторитета, нежели для руководства ею в своей жизни.
Впрочем и у тех, и у других, и у третьих имеется другое возражеше против участия в войне. „Нам не нужно", говорят они: „прямого осуждения войны в словах Христовых или пророческих. Участие в войне не совместимо с общим духом христианства, как проповеди любви ко всем и братства всех народов".
Мы возвратимся к Эьому возражению, а пока скажем, что оно, конечно, гораздо серьезнее, особенно если к нему присоединяется указание на различие меежду ветхозаветным и новозаветным учением, как между учением церковно-государственным и чисто церковным. Однако, из этого же самого указания на существенную разницу между двумя заветами выясняется, что война есть неизбежное условие государственной жизни, т. е. самаго существования государства. Между тем современные отрицатели войны, толстовцы и сектанты, в прокламащях, которыя они разбрасывают по казармам, стараются представить, что войны вообще, а настоящую в частности, устраивают по своему капризу цари вопреки воле народа для каких-то своих выгод, т. е. с целями либо честолюбивыми, либо корыстолюбивыми, и что войн не было бы, если бы народы управлялись „выборным правительством под главенством Христа и Евангелия". Как это просто и как далеко от истины! Ведь таким правительством управлялась вся средневековая Европа в лице выборного папы опиравшагося на Евангелие. И что же? Вся эпоха папскаго владычества была временем кровопролитнейших войн между единоверцами при личном участии священников и епископов, Но, может быть, мои вопрошатели прибавили слова „под главенством Христа и Евангелея" только для красоты слога, отлично понимая, что всякое современное выборное правительство первым делом постарается расквитаться с Евангелием и вообще с религеий? Быть может, по их мнению, для международнаго мира достаточно, чтобы правительства были выборныя? За ответом на такой вопрос незачем, далеко ходить: пред вами Франщя с выборным правительством, с упразднением всяких сословных преимуществ, с полною свободой убеждений. Что же? она приняла участее в войне по собственному почину, без всяких принудительных обстоятельств",.
В частности русское правительство по отношешю к восточным христианам не понуждало народ к войне, а напротив удерживало его, то по сознанию своего сравнительнаго безсилия освободить христиан от турецкаго ига. (в 17 веке), то из опасения со стороны западных народов, то, наконец, по западническому равнодушию к судьбам православия (первая половина 19 въка). Но когда возгоралась война с Турцией, то русский народ с восторгом шел на такой освободительный подвиг, и не столько он подчинялся требованию правительства, сколько самое правительство подчинялось воле православнаго народа, как это было, напримър, в 1877 году. Конечно, бывали войны династическиея, выражавшия волю только правительства и вредившия историческим задачам народной жизни, например, Венгерский поход 1848 года: но, если мы обратимся к настоящей войне, то находить здесь что-либо подобное, смешно и нелепо. Неужели у людей так коротка память, чтобы забыть причины ея возниковения? Австрея, неудовольствовавшись аннексией православной Боснии и Герцоговины, послала сербскому королевству ультиматум с требованием согласиться на введение в страну австрийской жандармерии. Всякий мало мальски проницательный человек отлично понимает, что получилось бы такое подчинениe одного государства другому, посл коего не более, как лет через 20 должна произойти и полная аннексия перваго. Неужели не довольно того, что боснийцы, 500 лет отстаивавшее православие пред магометанством и первые поднявшие возсташо против послъдняго в 1876 году, вместо желаемой свободы томились 40 лът в рабстве не менее злых врагов православия, австрийских католиков? Неужели мало того, что православные народы Балканскаго полуострова, освободившись от многовекового турецкаго ига, были отданы под власть королей еретиков, - чтобы и единственный счастливый народ сербов, которому одному удалось получить единоверных и единомышленных себее королей, хотя бы для части своей страны, чтобы и этот народ был бы лишен своей церковной и гражданской свободы? Россея остановила Австрию от последняго поработительнаго шага, и в виде угрозы, объявила мобилизацно. Тогда Германии Австри объявили нам войну, к которой первая готовилась уже 40 ле, жлая расширить свои владения на восток. Что же? нам следовало пойти спокойно в подданство немцев? перенимать их жестокие и грубые нравы? насаждать в своей стране вместо святых подвигов православнаго благочестия поклонение желудку и карману? Нет лучше умереть целым народом, чъм питаться таким еретическим ядом.
И так довольно мы его наглотались со времен Петра Вгликаго! И без того немцы оторвали от русскаго народа, от русской истории и православной Цериви его аристократию и интеллигенцию; а в случае полнаго подчинения немецкой государетвеняой власти, развратился бы в конец и простой народ. Отшепенцы от простого народа под влиянием немцев и немецких денег имеются теперь в достаточном количестве. Это прежде всего те самые штундисты, которые столь лицемерно взывают к миру. Конечно, не все они были сознательными предателями и продавцами, своей родины, не всем разделялись те 2 миллиона марок, которые постановлено ассигновать немецким государством (а на половину собственными средствами кайзера) на распространеше в Poccии штунды: среди ея последователей было не мало чистоссрдечных глупцов, но эти последние, когда у них открылись глаза на то, кому они служат, и сами возвратились к православной Церкви и семьи свои привели назад, в Христову ограду. За то мы никогда не поверим искренности тех, которые в 1905 г. начали кричать о заключении мира именно тогда, когда начинался поворот в сторону нашей победы над японцами, а в 1915, - когда мы
начали одолевать немцев.Конечно, они умъют замаскировать свое Иудино лукавство прельстительными картинами всеобщаго разоружения народов, чему никогда не бывать, по приведенному уже предсказанию нашего Спасителя: но, если бы это случилось на мгновение, то чтобы произошло тогда? Всякий, имъющий голову на плечах, скажет вам, что сейчас же более жестокия и безчестныя племена начали бы угнетать, обирать и уничтожать слабейшия, как были уничтожены европейцами племена Америки, Австралии и отчасти Африки; и первому из народов был бы конец народу русскому, как самому безобидному и честному.
Конечно, этого и желают наши совопросники, как лакей Смердяков в повести Достоевекаго, сожалевший о том, что в 1812 году pyccкиe прогнали французов, а не подчинились этой „более умной нации", и что мы остались русскими, а не сделались французами. Для подобных современных подкупленных философов безполезны вcякiя доказательства; но среди поборников мира есть не мало искренних, но недальновидных людей, и притом, не только из сектантов, а просто людей с мягким сердцем, содрогающихся от крови и убийства. Они, пожалуй, готовы признать, что наша война и безкорыстна и представляет собою простую самозащиту народа и его единоверцев-славян, но в бедствиях войны они видят большее зло, чем все то, что может произойти даже и при тех печальных последствиях мира. о которых мы писали выше. При этом они начинают описывать и те ужасныя картины военных жестокостей, которыя неизбежны на войне: и пожизненное увечье молодых воинов, и печальное сиротство семейств убитых на войне, и прочея мрачныя стороны войны, которых, конечно, никто отрицать не может.
Трудно было бы ослаблять значение таких доводов, если бы противоположность между мирным и военным временем была бы такая крайняя, как это представляется с перваго взгляда. Но всмотритесь в жизнь поближе: разве в мирное время она обходится без кровавых картин, всяких преступлений, насилия, обманов обольщений и т. д.? разве в мирное время удалось бы остановить пьянство народное и через то уменьшить ровно в десять раз количество уголовных преступллений, о чем свидетельствует теперь судебная статистика? разве в мирное время имели место те массовые подвиги милосердея, великодушия и самоотвержения, в которых теперь участвует добрая половина населения? Да не в подвигах только дело; спросите свою собственную душу- всмотритесь в окружающих: часто посещали ли вас во время мира святыя настроения духа, которыя теперь вас почти не покидают? И сердечная любовь к отчизне, и нежное состраданее к раненым и сиротам, и трепетный восторг при сообщением о подвигах наших героев, и размышление о тленности всего земного и, наконец, исполненная упования молитва, от которой, может быть, вы уже давно отвыкли во время мира.
Действительно, оглянитесь на состояше русскаго народа перед войною в продолжении последняго десятилетея: до чего люди извратились, изолгались: как для них не стало на земле ничего святого, как вошло в обычай делать то, чего не делают даже дикие звери, т. е. убивать своих собственных детей: как стало все продажно, начиная с убеждения; как пало просвъщение и наука, сделавшаяся предметом эксплоатации, и школа, обратившаяся в фабрику дипломов.
Нравственный подъем, послъдовавший за объявлением войны и в значительной степени продолжающийся и доныне, является обильным искуплением тех неизбежных нравственных преетуплений, которыми изобилует всякая война. Возьмите в руки книгу Судей, там во второй главе изложен этот закон жизни народной: во время политическаго мира иудеи впадали в разврат и идолопоклонство; тогда Господь насылал на них враждебныя племена; народ возставал на защиту отечества и нравственно преображался, оплакивая свое прежнее отступничество.
Вы скажете: но разв нет других, более чистых средств для нравственнаго возрождения народя, средств чуждых крови и насилия? Конечно есть, но Господь попускает быть военному бъдствию именно тогда, когда к нравственным, высшим призывам народ остается глух.
Если бы русскгй народ имел такия нравственные силы, что мог бы убедит австрийцев не губить Сербскаго королевства, не принуждать боснийцев к католичеству, нс препятствовать посредством пыток и казней галичанам возвращатъся в православие вот тогда бы незачем было прибегать к военным угрозам. Далее, если бы по обоъявлении нам войны Германией и Австреей мы могли бы их убедить отказаться от своего намеренея или, отдавшись под их власть без битвы и согласившись на уничтожение России, как госудрства, имели бы основате надеяться, что от этого не поколеблется в ней православная вера, не развратятся еще больше нравы и не погибнут вообще нравственныя ценности русской души, тогда бы, конечно, незачем было бы нам воевать, незачем было бы держать ни войска, ни судебных учрежденей. ни тюрем, ни денег; но от предположения таких условий принужден был отказаться к концу жизни даже и Лев Толстой при всей неукротимости своей фантазии.
Правда, было одно время, длившееся, может быть, год или два, когда новоначальная христианская община была охвачена безраздельною преданностью Господу и обходилась без всякой самозащиты: тогда ея стражем был Сам Господь, и первая попытка злоупотребить безусловным доверием, предпринятая Ананией и Сапфирой, встретила карателя в лице Самого Господа. Существуют и теперь христианския общества, по большей или меньшей степени чуждыя физической самозащиты: это монастыри и отчасти, все вообще духовныя лица, как лишенныя права защищаться оружием. Правда, они не воспрещают защищать себя мирянам и вообще государству, но на магометанском востоке, на северных сибирских окраинах, а тем более во времена древния, такою защитою приходилось пользоваться очень редко, а иногда монахи от нея сознательно отказывались.
Однако навязывать требования такого самоотвержения, на которое способны исключительные ревнители веры, сознательно отказавшиеся от Mipa, т. е. воспрещать самозащиту целому народу ,,с непраздными и доящими", с младенцами, отроками и подростками, с девушками и женщинами, которым женская честь дороже самой жизни,- такое воспрещение было бы делом совершенно неосмысленным. Война есть зло, но в данном случае, как, впрочем, и в большинства войн в России, - меньшее зло, Чем уклонение от войны и предате во власть варваров нашего ли священнаго отечества или других братских нам православных народов, которые по девятому члену Символа В'вры должны быть для нас так же близки, как и православные подданные нашего государя.
Допустим, скажет нам наш читатель, вы правы относительно настоящей патриотической и освободительной воины: ну, а какими побуждениями заставили бы вы русскаго солдата и офицера участвовать в непатриотичееком походе 1848 года, а если бы он участвовал в нем, то как бы научили его справляться с запросами совъсти?
На такой вполне определенный вопрос у нас и ответ вполне, прямой, предуказанный нами в начале статьи, как и на два другие вполне определенные вопроса. а) Если царь или правительство предприняли войну по каким-либо корыстолюбивым и честолюбивым побуждениям или по капризу, или по собственному произволу, а не по насущной нужде ввереннаго им государства, то, конечно, они виноваты и грешат, 2) погрешает ли, соглашаясь участвовать в такой войне воин или часть войска? - все-таки, в большинстве случаев погръшает, ибо от ослушания происходит война междуусобная, более ужасная, чем война международная. Так были бы достойны осуждения солдаты, или даже полки, если бы они отказались участвовать в Венгерском походе 1848 года; но мы не выскажем осуждения греческим легионам, которые, вопреки воле антинащоанальнаго правительства, рвутся на войну против немцев: не осуждаем и австрийских славян, добровольно сдающихся нашей армии: в подобных случаях нужно ставить себе следующш вопрос: при каком выборе произойдет меньшее зло и наибольшая польза для православной веры и родного племени? Вопрос этот разрешается не просто и весьма различно, когда государство находится в пореходном состоянии от небытия к бытию и обратно; если же оно находится в состоянии прочнаго порядка, то непослушание воинов, какому бы то ни было призыву правительства к войне ведет страну к худшим последствиям, чъм даже неразумно предпринятая война. Уклонеше же от участия в войне освободительной
и самозащитной - есть несмываемый грех пред Богом. Так же должно отвечать н на третий випрос, поставленный в начале статьи о вспомоществующем участии мирных граждан военному делу. Нет слов для достаточного осужденея npecтyпнocти фабрикантов, купцов и помещиков, наживающихся от военнаго бедствия. То же должно сказать о несчастных загипнотизированных и тероризированных немецкими и еврейскими шпионами студентах, устраивающих демонстранщи с криками „долой войну", о чем с большим аппетитом печатается в австрийских, немецких и мазепинских газетах.Если детский, или напротив, преклонный возраст, женскей пол, люди болезненные, лица священнаго чина и, наконец, люди, несущия какия-нибудь специальныя государственные обязанности, освобождаются от деятельнаго участия в сражениях, то oт посильной помощи родным воинам и военному делу не может, освободить гражданина никакое звание, ни пол, ни возраст. Не говоря уже о нравственной связи с родиной и армеей, всякий должен помнить, что своею безопасностью и благополучием он обязан тем безчисленным смертям и болезням, которым за него подвергаются родные воины. Им сладко умирать за отечество, когда они знают, что весь народ, все население словом и делом рады помогать им. Напротив, несочувствие взбунтованной интеллигенции и еврейской печати было одной из главных причин ослабления наших воинов во время Японскаго похода: стоить ли умирать за отечество, сыны которого сами его ненавидят и разрушаютъ? - Такое пагубное влияние революцюнных вспышек на дух армии отлично понимают наши враги, и поэтому тратят большия деньги, чтобы вызвать студентов на револющонныя деминстрации.
„Не ожидал я от служителя Божея похвал войне", пишет мне ,,христианин" толстовскаго направления. Будут толстовцы отзываться в таком же неискренном духе и об этой печатной статье. Но пусть они загвоздят себе на лбу, что я войну не хвалю, не оправдываю, но считаю меньшим злом, чем уклонение от нее царей, правительства народов и отделыных граждан при таком положении вещей, какое было два года тому назад.
„Но ведь Христос велел любить всех людей без различия вер и народностей, так начинают опять ссылаться на слова Божии, в которыя сами не верят, наши пацифисты. Не имея возможности более возражать против разумных доводовь о не избежности войн, не рискуя более приводить определенных мыслей из Евангелия, они теперь ссылаются на общий дух его: „Христос велел любить врагов, ведь Он сказалъ: несть еллин, ни иудей"... Продолжить этого изречешя они уже не могут, ибо, зная твердо много куплетов из Беранже, они не в состоянии привести ни одного выражения из Слова Божия и в частности, это изречение они совершенно напрасно приводили против еврейских иогромов. Против погромове говорили, писали, печатали и мы, но, во-первых, не приписывали Христу слов Апостола Павла, а, во-вторых, и нашим космополитам не советуем искажать смысл свя-щенных изречений, но, хотя бы раз в жизни, прочитать их целиком. Апостол пишет вступившимте в Церковь Христову, чтобы они облеклись в ней в новаго человека, совлекшись ветхаго, ибо здесь „нет ни эллина ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободнаго: но все и во всем Христос (Колос. 3, 11). Как видите, речь идет не о разных верах, а только о православных христианах, т. е. сынах Церкви, которые должны любить друг друга, независимо от народности и сословия.
Впрочем, мы, конечно, далеки от того, чтобы отрицать, подобно некоторым неумъренным патрютам, что Христос велел любить людей всех вер и всех народностей, не исключая и политических врагов, но никто, внимательно читавнпй Евангелие, не будот искать специальнаго указанея на последних в словах Христовых: „Любите врагов ваших", как это делал, весьма недобросовестно, Лев Толстой. Приведенныя слова Христовы касаются врагов личных, чего не хотъл принять Лев Толстой, имевший черствую, самолюбивую душу, и посему почитавпий любовь к личным врагам невозможной: „любить враговъ"? это невозможно: это была бы прекрасная утопия, но не разумная заповедь - Христос не мог требовать от людей невозможнаго - Я могу не вредить своим врагам, но любить их - это немыслимо'' („Царство Божее внутрь вас есть")-. Из таких соображенш автор выводить заключение, что слова Христовы: „любите врагов вашихъ", касаются только политических, а не личных врагов.- Мы часто останавливались в своих писаниях на этом ложном выводе - Толстого, чтобы показать
, как жестоко ошибается наша публика, представляя этого писателя учителем Христовой любви, тогда как он прямо ее отрицает, низводя великую заповедь на степень безразличнаго космополитизма.Какой же подлинный смысл заповеди? Никто не решитея спорить против того, что она требует любви к врагам личным, если только дочитает слова Христовы до конца этой главы. ,,А я говорю вамъ: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас, и молитесь за обижающих вас и гонящих вас.. - да будете сынами Отца вашего небеснаго; ибо Он повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми, и посыласт дождь на праведных и неправедных. Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особеннаго делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак будьте совершены, как совершен Отец ваш небесный'" (Матф. 5; 44-48).
„Но вы же не отрицаете любви к политическим врагам!'' скажет нам читатель. Не отрицаю. „Итак нужно любить нъмцев и турокъ?" Непременно, ответим мы. „Так как же я буду убивать того, кого люблю? ведь большаго зла, чъм отнять жизнь, никто ему не может сделать!'"'
Таков взгляд Льва Толстого и всех отрицателей будущей жизни. Конечно, если ея нет, то оценка действий со стороны добра и зла изчезнет: высшим благом является не добродетель, а наслаждение своим существованием без всякой определенной цели. „Если мертвые не воскресают, станем есть и пить, ибо завтра умрем" (1 Кор. 15. 32).
Для людей же верующих телесная смерть, своя ли или чужая, не является наибольшим злом, и можно отнимать жизнь, нисколько ненавидя, но жалея своего противника. В начале сего года, когда я однажды прибыль в Харьковскую саперную казарму для духовной беседы, дежурный офицер показал мн солдата с Георгиевским креетом и сказалъ: „мы с ним на этих днях прибыли сюда на поправку с позиций; он к концу одной атаки разрубил плечо австрийцу и сейчас же побежал за водой и, принеся ее в своей фуражке, омыл врагу рану, первязял собственным бельем и на своих плечах отнес его на ближайший медицинский пунктъ''.
Наши солдаты, идя на поле битвы (мы их напутствовали -из Харькова за эти два года в числе. более 150 000), думали не о том, как они будут убивать, но о том, как они будут умирать. В их глазах воин представляется не самодовольным побъдителем, а самоотверженным подвижником, полагающим душу свою за Веру, Царя и Отечество.
Да разве можно участвовать в рукопашном бою, не проникаясь зверскою злобою?-Конечно, трудно никогда не подвергнуться злому чувству в такое время, но подобное чувство почти неизбежно и в других, безспорно благородных, и даже святых родах службы и деятельности. Спросите лазаретных докторов и сиделок, фельдшеров и служителей дома умалншенных, далее, школьных учителей и учительниц, надзирателей
и воспитателей за мальчиками, наконец родителей; воспитывающихе, своих собственных детей: могли ли они, хотябы на одну неделю, а то даже и на, один день, обойтись без раздраженея, а, в некоторых случаях без толчков, ударов и даже порки своих клиентов? Часто это раздражение бывает тем сильнеe, чъм горячее их любовь к детям или больным. - Правда, на войне гнев бывает у большинства более сильный, чъм в приведенных примерах, но в руссском сердце он потухает сейчас же по прекращении рукопашной битвы и заменяется чувством жалости и делами милосердия. При всем том ни Церковь, ни pyсскиe воины не считают самаго чувства такого гнева справедливым; на этом основано каноническое правило Василия Великаго, утвержденное Вселенскими соборами. ,,Убиенее на брани отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрея и благочестия. Но может добро было бы советовати, чтобы они, как имеющие нечистыя руки, три года удержалися от приобещения токмо святых таин" (Правило 13).Чувствую, что толстовцы злорадно рукоплещут, нро-читав это правило и будут корить солдатъ: „Вы три года не имеете права причащаться; - но не злорадствуйте, друзья, правило это соблюдалось в то время высокаго благочестия, когда причащошя лишались за такие гръхи, которых вы и грехом но считаете: за единократное нарушение поста на два года, за грех блуда на 7 лет, за пpeлюбoдеянie на 15 лет, за вытравление плода на 10 лет, за сокрытие своей въры во Христа под страхом пытки на 20 лет, а под страхом насмешек на всю жизнь до смертнаго часа (кто из современной интеллигенции не виновен в последнем грехе?). Хотя все эти епитимии утверждены Вселенскими соборами, но при теперешнем упадке благочестия и трудности бороться с грехом они ослаблены до крайней степени, а епитимия для воинов была упразднена Церковью еще во времена высокаго благочестея, когда усилились войны с магометанами, о чем свидетельсгвуют древние византийские канонисты, Зонара и Вальсамон; это найдете в примечании к указанному правилу святого Василия в книге, Правил Вселенских соборов
.Наконец мы имеем совершенно ясное учение Церкви об убийстве на войне, изложенное в каноническом послании св. Афанасия Великаго к Аммуну монаху, утвержденном Шестым Вселенским собором. Этими словами Церкви, или точно Святаго Духа, говорящаго ея устами, мы и закончим настоящую статью.
„В различных случаях жизни обретаем различие, бывающее по некоторым обстоятельствам, например: не позволительно убивать: но убивать врагов на брани, и законно и похвалы достойно. Тако великих почестей сподобляются доблестные во брани, и воздвигаются им столпы, возвещающие их превосходныя деяния. Таким образом одно и то же смотря по времени, и в некоторых обстоятельствах, не позволительно: а в других обстоятельствах, и благовременно, допускается и позволяется. Такожде рассуждати должно и о телесном совокуплении. Блажен, кто в юности, составя свободную чету, употребляет естество к деторождению. Но аще к любострастию: то блудники и прелюбодеи подвергаются казни, возвещенной апостолам".
Убийство предосудительно, как дело произвола и ненависти, т. с. убийство личное, но убиение врага на войне "допускается и дозволяется''.
1915 г.
| "НЕОФИТ" |
