В Интернет-издании англоязычной газеты "St. Petersburg Times" недавно появилась статья российской правозащитной организации «Мемориал» о массовом захоронении, обнаруженном на артиллерийском полигоне южнее Санкт-Петербурга. Там 8-го декабря, в течение одного дня, было казнено путем расстрела 509 человек. Среди тех жертв находился, как следует из списка имен, составленного прежней советской спецслужбы НКВД, также философ и православный священник Павел Флоренский. До этого он уже провел несколько лет в лагерях в качестве политического заключенного по обвинению в антигосударственной пропаганде и якобы в принадлежности к «контрреволюционной национал-фашистской организации». Приговор к смерти был вынесен на основе доноса и утвержден в обход суда тремя коммунистическими судьями-дилетантами.

К эксгумации на месте расстрела приступили только в августе этого года, и пока не найдено никаких доказательств, которые бы позволили однозначно идентифицировать скорбные останки Флоренского. Но все же это заставляет вспомнить о крупнейшем российском ученом 20-го столетия, который при диктатуре Сталина не мог найти ни средств для жизни, ни общественного признания и после невыразимых страданий и унижений пал жертвой государственного террора уже в 55 лет. Павла Флоренского, который в 1911 году был рукоположен в сан православного священника, сравнивали в связи с его энциклопедическими знаниями с Леонардо (Leonardo) и Паскалем (Pascal). Его рано стали считать также духовным и нравственным образцом высшей пробы.

Универсальный гений

В отличие от некоторых своих православных братьев и коллег Флоренский перенес захват власти большевиками без ущерба и предложил себя «первому атеистическому государству мира» в рамках революционной просветительской работы среди народа в качестве преподавателя высшего учебного заведения, публициста и научного издателя, разумеется, не идя на идеологические компромиссы. Он постоянно поддерживал тех, кто активно выступал за демократизацию знаний и институтов образования, а ими тогда были коммунисты. С 1927 года Флоренский работал редактором советской «Технической энциклопедии», для которой он подготовил более ста статей из различных областей знания. К обширной области приложения его сил и интересов относились наряду с теологией и философией религии, исследование имен и символов, музейное дело и фольклор, теория относительности и электротехника, ботаника и иконопись. Среди его научных публикаций есть среди прочего работы по специальным вопросам математики, химии, теории искусства и языка.

Однако успешному ученому и доценту, который держался в стороне от политики, не вступал в партию и даже в самый разгар преследования большевиками церкви не снимал рясы ни в лаборатории, ни в аудитории, где читал лекции, стали относиться с все большим недоверием. Острой критике в воинствующей советской прессе Флоренский подвергался уже в 1928 году, его поносили как правого реакционера, научного шарлатана. Хотя тогда в его адрес не было официального обвинения, Флоренского отстраняли на несколько месяцев от своих должностей, ссылали в российскую провинцию. После прохождения испытательного срока ему разрешали снова заниматься многогранной деятельностью, но смотрели на него с раздражением. Он оставался «бывшим обскурантом», что означало - представителем дореволюционной «черной» интеллигенции, ненадежным, если даже не опасным «элементом». Когда в начале 1933 года против него снова открыли дело, в спецслужбах его характеризовали как «поповского профессора с правоэкстремистскими монархическими убеждениями».

По ложным обвинениям одного из своих коллег Флоренский был арестован. На него оказывали давление до тех пор, пока он не признался в своих «преступлениях против советской власти и Всесоюзной коммунистической партии большевиков» и в своем «преступном участии в создании национал-фашистского центра» и пока собственноручно не нарисовал схему структуры контрреволюционной «Партии возрождения России», руководителем которой он якобы являлся. Абсурдное признание не уберегло Флоренского от приговора, предусматривавшего десять лет лагерей. Уже летом 1933 года он был отправлен на Дальний Восток, где он как представитель интеллигенции сначала еще пользовался привилегиями и снова при наличии самых скромных средств занялся научной деятельностью. Он исследовал вечную мерзлоту и возможности ее использования, собирал материал для тунгусско-манчжурского словаря языка орочей, писал многочисленные статьи для советской Академии наук, работал над автобиографическими стихотворениями дидактического характера. Это продолжалось до тех пор, пока он не был переведен на остров-тюрьму Соловки, где был заключен в нечеловеческих условиях в одном из бывших монастырей.

Как раз в это время в сталинистском боевом органе «Большевик» появилась полемическая редакционная статья под названием «Против последних откровений буржуазного обскурантизма», которая была в основном посвящена якобы подрывной «пропаганде идеализма» в советских специализированных журналах и особо - публикациям Флоренского. Последнего в статье поносили не только как опоздавшего апологета святой инквизиции, но и как «высоко образованного поборника реакционного православия, закостеневшего идеализма и неясного мистицизма». С этого момента у Флоренского уже больше не было возможности публиковаться, но, несмотря на строгую цензуру почтовых отправлений, ему удавалось обращать внимание на свои научные интересы в тех многочисленных письмах, которые он писал с Соловков членам своей семьи. Это были статьи из области ботаники и физики, иногда тщательно проиллюстрированные и сопровождаемые афоризмами философского характера, исторический самоанализ, толкование литературных произведений, соображения относительно лингвистики и истории имен.

При всей своей воле к выживаемости и творчеству Флоренский, чья вера в бога была сильнее, чем вера в человека, знал также и моменты глубокой подавленности. В частности, у него вновь и вновь возникало «впечатление, что ничто не проходит бесследно, что ничто не может быть утрачено, что все где-то и как-то будет сохранено». Но в связи с систематическим разрушением дела его жизни он также постоянно жаловался на то, что все его многогранные усилия, которые он мог бы, будучи лояльным, отдавать на службу советскому государству, оказываются напрасными и не находят применения. Вместо признания они стали лишь причиной вердикта называть его «врагом народа». Впрочем, Флоренский сознавал, что он достаточно крупный мыслитель и ученый, что позволяло ему оправдывать свои страдания: «Страдание это доля любой крупной величины», говорится в одном из его писем из лагеря.

То, что Павел Флоренский был приговорен к смерти и казнен уже в 1937 году, оставалось долгое время неизвестным. Только в 1989 году появилось официальное свидетельство о смерти, в нем уточняется причина смерти («расстрел»), но не указывается точное место смерти погребения (в «Ленинградской области»). Забытье, продолжавшееся не одно десятилетие, способствовало, разумеется, появлению легенд об ученом - заключенном из лагеря, который все больше и больше превращался в светлый образ святого. Со времени своей политической реабилитации, открытия или восстановления его обширного наследия Флоренский считается в значительной мере выдающимся классиком европейской современности, убедительность которому придают многогранность и своеобразие. В России он относится к наиболее часто публикуемым философам 20-го столетия, его имя чаще других становится предметом дискуссии. И в немецкоязычной сфере ни один из его современников до сих пор не воспринимается столь же единодушно позитивно, как он.

Расистский антисемитизм

Появившееся в качестве приложения к немецкому изданию книга «Материалы о Павле Флоренском» дает лишь повод подойти критически к вопросу о духовной и интеллектуальной целостности православного ученого. То, что публицист Иосиф Бакштейн еще десятилетие назад определил как «мифический антисемитизм», приведя ряд убедительных и шокирующих цитат, широко излагается в новой книге с материалами разными авторами с различных позиций со ссылкой на те же самые документы. В итоге оказывается, что Флоренский в 1913 году заставил увидеть в себе из-за некоторых опубликованных статей за анонимной подписью, а также частных высказываний откровенную, даже по тем временам неслыханную ненависть к вереям. Импульс этому дал философ и публицист Василий Розанов, который в реакционной российской прессе по силам поддерживал надуманное обвинение на пользующемся дурной репутацией «процессе о ритуальном убийстве», проходившем в Киеве, и который запрашивал у Флоренского экспертные оценки, чтобы опереться в своих антисемитских тезисах на квази-научные выводы.

Экспертные заключения Флоренского (среди них - исследование вопроса о символике и практике еврейских ритуальных убийств) Розанов использовал в 1914 году в своем полемическом сочинении об «обонянии и осязании евреями крови», тексте, который не упускает ни одного клише из антисемитской риторики. Ненависть Флоренского к евреям, прежде всего, ненависть к «еврейской крови», чье «разлагающее», заразное влияние способствует смешению рас нееврейского мира, отличается от прочего, доминирующего в России религиозного и экономического антисемитизма своей дозированной расистской направленностью, известной раньше, скорее, из французских и немецких источников. В итоге, все же кажется, что Флоренский позднее никогда не возвращался к своим антисемитским рассуждениям, никогда их не подтверждал, не уточнял или развивал. Но даже если в 1913 году в его публицистических трудах речь могла идти лишь единичном промахе, необходимо задаться вопросом, что могло заставить Флоренского ставить без нужды на карту свою славу научного и нравственного авторитета. А может в том и заключается часть любого человеческого светоча, что он - если вспоминать о перечне грехов из жизни какого-нибудь святого, - благодаря своим темным пятнам приобретают еще больший блеск.