«Трудно быть богом» - фильм по мотивам повести братьев Стругацких

АЛЕКСЕЙ ГЕРМАН — игры с совестью

  АЛЕКСЕЙ ГЕРМАН-старший, фильм по мотивам повести братьев Стругацких «Трудно быть богом»… Другая планета. Средневековье. «Засланный» землянин дон Румата, очнувшись утром в состоянии жестокого похмелья, играет джазовый хит «Караван» на саксофоне… А в финале картины — еще раз, на трубе. Мракобесие и джаз — судьба поколения.

  — АЛЕКСЕЙ Юрьевич, британский обозреватель Марк Штейн в журнале "Spectator" предрек, что Россия «отходит в мир иной» и «вопрос лишь в том, насколько мучительной будет агония». Мол, «скоро крупнейшая в мире страна превратится в гниющий труп». Как это вам

  — Лай шавки. Я слышал еще одну нелепость по нашему ТВ: дескать, только благодаря Путину и Сталину мы до сих пор живы. Дураки есть везде. И в Англии их полным-полно. И Польша сейчас молится на Англию, а она ведь в свое время их продала, втихую договорившись с Гитлером. И Черчилль умница умницей, а промолчал… Мне оттуда позвонили: «Это «Файнэншл таймс». Мы на коллегии решили взять у вас интервью. Когда приезжать?» Я ответил: «Спасибо, не надо». А они: «Вы не поняли. Это МЫ РЕШИЛИ взять у вас интервью!» Смех да и только!

 

Мы — не пчелки

— ВЫ СКАЗАЛИ, что снимаете фильм о язвах общества. Мы живы, но изъедены социальной проказой…

— С головы до пят. Однако просвет есть. Помните знаменитую песенку Бармалея из фильма Ролана Быкова: «Это очень хорошо, что пока нам плохо!»? Кажется, кое-что и расчудесно: страна заимела громадный кошелек, можно творить, не озираясь в испуге. Наш президент — интеллигентный и вроде бы порядочный человек. В правительстве — тоже не неучи. Откуда же чувство тоски, тревоги и ощущение «края пропасти»?.. А все не так, как кажется. Во-первых, всюду воры. Просто толпы воров… Древний Рим рухнул не из-за варваров, а в эпоху, когда воровать стало престижно. Крали все — от плебеев до сенаторов. И докрались… И наши игры с совестью тоже привели к всеобщему взаимному раздражению. Все против всех. Не только бедные недовольны, богатые тоже бурчат: «А че это русские плохо работают? Вон гастарбайтеры пашут как пчелки. Почему наши так не могут?!»… А отбили охоту на века. Однажды был я на Волге. Возил меня на «газике» прораб. Я спросил: «А что ты русских не берешь в бригаду?» Он ответил: «А невыгодно. Тут надо все подсчитывать с карандашом. Приезжий белорус хочет скорее сделать дело, получить деньги и уехать к семье. Он заинтересован вкалывать. А наш, с которым я в одной деревне вырос, станет волынить — то у тетки именины, требовать рупь на опохмелку, а то и вообще исчезнет…»

«Мы — боль»

— ВАМ нравятся фильмы с патриотическими идеями?

  — У русской художественной интеллигенции есть лишь одна идея, высказанная еще до революции: «Мы не врачи, мы — боль». Боль всех. Лучше не скажешь. А глянцевые штучки и прочий рекламный пафос ТВ я не смотрю. В 70-х мой друг сварщик Ваня Гончаров сказал: «Мне все равно, под какой из фильмов спать у телевизора. Но серьезными картинами я считаю первую серию «Председателя» и «Живые и мертвые». И он прав. Это было откровение, удар в лоб.

  — Вы сказали: «Мы — боль». А о чем лично ваша?

— У меня даже не боль, а опасение на грани страха: как бы к нам за демократией тихо, в тапочках, не пришел фашизм. Вот ловят скинхеда с битой или ножом, и мгновенно, как в кукольном театре, выныривает прокурор в виде адвоката: «Только не думайте, что это национализм! Тут коммерческая разборка!» Даже если зарезанной девочке 9 лет… Эта пропитанная ненавистью страна была всегда. В Узбекистане, где я снимал кино, азиаты и русские терпеть не могли друг друга. Русские узбеков называли «звери», а Рашидов был «царь зверей». Помню, в правительственной гостинице, построенной иностранцами в Ташкенте, в сортире было биде, трогательно забитое виноградом. Обслуга считала, что «это» — для мытья фруктов. А русские смеялись, думая, что узбеки этого не замечают… Какие-то мы неумелые: вот у мусульман за рубежом за наркотики — смертная казнь. А у нас… Я кашлять стал, и ничего не берет. Лекарство, которое с детства все принимали, с ничтожным содержанием кодеина — запрещено в аптеках, теперь «наркота». А спросите у кондукторов полуночных трамваев и троллейбусов: «Где дурь продают?» — пожалуйста! Они ведь в обе стороны везут: туда народ нормальный, а обратно уже готовенький… С другой стороны, «Двадцать дней без войны» снимали в Казахстане. Местные курды и черкесы накурились травы и напали на наш поезд. Службист, приехавший разбираться, задумчиво спросил: «Что было бы, если б в России из каждого крана вдруг потек портвейн?» Я сказал: «Катастрофа». А он: «Ткните ногой кустик у насыпи. Это анаша. Папироса на рынке стоит рубль».

  — Один нюанс. Скинхеды бьют «черных» — но боятся чеченцев. Почему?

  — А вы почитайте Солженицына. Чеченцев в зонах не трогали даже наши урки и администрация ГУЛАГа. Чеченцы — люди поразительной личной отваги. В картине «Мой друг Иван Лапшин» снялся бывший зэк, судимый за убийство. Он сыграл того мужика, что по сюжету зарезал героя Андрея Миронова. Андрей даже вне кадра, в жизни его боялся. После 11 лет отсидки уголовный мир его отпустил… Этот зэк рассказал мне историю из жизни зоны. Однажды кто-то из блатных зарезал чеченца. А вокруг болота, не уйдешь. Так вот, чеченцы, отбывшие срок и живущие уже на поселении, сделали приспособление и попрыгали в зону через колючую проволоку. И порезали многих — да и остались, как вы понимаете, в зоне очень надолго. При всей любви к русскому народу — русские бы не попрыгали… Скинхеды знают: пырнешь чечена — порешат всех. А на других инородцев их даже науськивают, как пса на поводке… Вот лимоновцы — что-то другое. В национал-большевизм меня уговаривал вступить Курехин. Я ему: «Ты же еврей!» А он: «Пятый пункт к делу не относится. Эти — за Россию». Их почему-то власть прижала в два счета. А серьезных наци-полуфашистов — невыгодно. А потом, когда момент подходящий настанет, у нас не будет страшного врага, от которого власть спасет всех нас.

  — Вы сказали, что ваш фильм совпадает с эпохой…

  — Он ПОКА не совпал с эпохой. Я пытаюсь сказать: да, мы живем в грязи и дерьме. Но вот придет «черный орден» — фашисты. И тогда-то мы и поймем, что такое настоящий ужас… Нас вряд ли ждут уютно-цивильные будни.

Зэк в фойе

— ВАШЕ последнее кино — мрачное предчувствие. Лучше дали бы нам положительного героя!

— Мой герой такой и есть. Достойный человек, терпел-терпел, а потом сорвался и сделал в королевстве полный перевертон. Спас всех от фашистов… А пока олигархи заказывают музыку. Включишь телевизор — сплетня из их жизни. Как плещутся в шампанском, жрут из золотой посуды… Кроме, конечно, канала «Культура».

— Надо ведь эфир разнообразить. А то все криминал да криминал.

— Он разный бывает. Скажем, мне криминал помог в работе. Съемки фильма «Хрусталев, машину!» частично оплатила Франция — и к нам, как воронье, слетелись братки. Милиция, узнав об этом, отослала меня за подмогой к той же братве… Однажды стрелку нам назначили в кафе «Кэт». И меня не тронули — по счастью, я сам вспомнил про старого знакомого, авторитета, обожавшего, кстати, кино Рязанова. Он-то нас и отспорил.

— В стране, где правят законы зоны, не только тяжко жить. Ею еще и тяжко управлять…

— Нам у власти нужна жесткая женщина — как Елизавета и Екатерина. Как раз с бабой-то будет и лучше. А с мужиками нам не везет. При том же Петре каждый третий россиянин погиб или умер… Но мы и сами хороши. Ахматова спросила: «Что будет, если половина населения, что сажала, встретится с другой половиной, которая сидела?» Она гений, но ни хрена не смыслила в народе. Ничего не случилось! Поклонились друг дружке, и те, кто сидел, стали так же бояться тех, кто сажал. Правда, однажды в фойе БДТ я видел страшную драку — бывший зэк встретил следователя, который на допросе вырвал ему ногти… Я не спорю, что русские — народ так себе. Но все-таки я лучше народа не видел. Хотя в семье не без урода: в моем фильме будет мертвая свинья с людскими глазами. Ничего страшнее я не видел! Даже на экране жутко. Представьте: отрезанная свиная башка, а в ней голубой человеческий глаз торчит.

— Да это символ русского фашизма!

— Самое поразительное, что дурачки-немцы тоже во что-то верили, плакали и умирали. А сейчас я читаю воспоминания о Геринге и Мюллере — верх цинизма! Все фюреры начиная с Гитлера — сплошное ворье. Они даже антисемитами не были — подстава такая. Когда Герингу сказали, что его заместитель генерал — еврей, он заорал: «Я сам решаю, кто у меня здесь еврей, а кто нет! Пошли вон!» Так этот генерал и командовал «люфтваффе»… Слава богу, мой герой в финале фашизм зарубил.

— А вам не кажется, что вы нарываетесь? Придут фюреры, и вам капут…

— Капут тогда будет всем. И вам тоже. В лучшем случае маршировать с ранцем пойдете… А я лично не нарываюсь, я — художник.

Владимир КОЖЕМЯКИН

Главный герой, землянин дон Румата (Ярмольник), обнажает свой меч против фашизма. «Моё кино, — говорит сам Герман, — о том, что ждёт Россию завтра». Леонид ЯРМОЛЬНИК: «мы стоим на краю пропасти под названием фашизм».

Опубликовано на сайте: «Аргументы и факты» (http://www.aif.ru)
Аргументы и факты, выпуск 49 (1310) от 7 декабря 2005 г.
Адрес статьи:
http://www.aif.ru/online/aif/1310/03_01?print

Кино-Видео

ЗАМЕТКИ О НАЦИОНАЛИЗМЕ ПОДЛИННОМ И МНИМОМ
Партии в России

Братья Стругацкие, «ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ»


Hosted by uCoz